Александр Пунченок - Пассажир дальнего плавания

С размышлениями да с разговорами Кубас не заметил, как они дошли до большого деревянного дома с резным крыльцом. Дом совсем новенький, от него приятно пахло сосновой смолой. Этот запах сразу напомнил Яшке родное село. В Тихом тоже много новых домов выстроили. Но здешний почище был сделан. Под крышей и вокруг окошек узорчатые доски приколочены. Красиво!

— Сейчас я доложу начальнику зимовки, — сказал гидролог, — и насчет койки разузнаю.

Яшка остался с дядей Мишей. Они присели на камни.

— Хочешь, я к тебе завтра приеду? — сказал повар.

— Попадет тебе.

— За что же? Ты теперь не наш, а вроде зимовщика.

Больно и досадно прозвучало это «не наш». Давно ли Яшка был моряком, стоял на вахте, жил в каюте, ходил по палубе? А теперь «вроде зимовщика».

— Полный порядок! — крикнул с крыльца гидролог. — Прошу!

Комната, куда они вошли, освещалась тусклой электрической лампочкой. По стенам протянулись ряды коек. Все обитатели комнаты спали. Свободной оказалась самая дальняя койка.

— Это ночное освещение, — словно оправдываясь, шепнул гидролог, — а днем свету хоть отбавляй.

Какой большой и неуютной показалась Яшке комната! Это не каюта на «Большевике».

Дядя Миша подошел к кровати, потрогал матрас и неопределенно сказал:

— М-да… А мне на катер пора.

И Яшка вдруг понял, что значили для него эти слова. Ведь не дядя Миша уходит, а весь пароход уплывал далеко-далеко. Уйдет «Большевик», и останется одна память, будто не сам Яшка плавал на пароходе, а прочитал всё это в интересной книге…

— С тобой я пойду, — взмолился Яшка.

— Поздно уже, спи.

— Провожу только.

Они вышли на двор. Луна, обгрызанная с одного бока, висела над бухтой. Тянуло свежим ветерком. Собаки где-то лаяли, но не просто, как на пароходе, от безделья, а по-хозяйски, по-деловому, словно в деревне.

— Ночь-то какая! — вздохнул дядя Миша, опускаясь на камень. — Хочешь, я тебе писать буду?

— Хочу.

— А ты мне отвечать будешь?

— Буду.

— Вот и хорошо, — повар встал. — Ну, мне пора, давай, по старорусскому обычаю, поцелуемся.

Он нагнулся к мальчику, обнял его и без труда приподнял. Яшкины глаза очутились вровень с дядиными Мишиными. Мальчик даже заметил в них крохотные отражения луны.

— Чудно́й ты, — улыбнулся Яшка, — а я сперва думал, что жулик.

— Почему жулик?

— Раз в карты играешь.

— Так я не на деньги играю, а так просто, провожу время.

— Ты бы так и сказал тогда. А лучше всего — не играй.

Яшка обхватил повара за шею и поцеловал.

— Пора, а завтра вечером я приеду. — Дядя Миша потрепал Яшку по щекам и пошел. Несколько раз оборачивался, махал рукой. Потом его не стало видно вовсе.

Яшка не хотел идти в дом и долго сидел, глядя на пустую дорогу. Чего он только не передумал!.. Почему так получалось каждый раз? Он должен расставаться с самыми замечательными людьми: с профессором, с докторшей, с дядей Мишей.

Повар-то оказался настоящим другом, — небось, не побоялся дружить с Яшкой. И как дружить! И в беде вот не бросил.

Но почему надо расставаться с ними, неужели потому, что они взрослые, большие и спешат работать, заниматься своими делами? Так Яшка тоже вырастет и станет настоящим моряком, может быть, даже профессором или гидрологом. Трудно решить, кем лучше быть. Вой дядя Миша — простой повар, а как работает, как его уважают все Яшкин батя тоже простым рыбаком был… Ну, не очень-то простым. В газетах про него писали и медаль «За трудовую доблесть» выдали. Вот и выходит, что главнее всего работа. Понятное дело, слушаться старших тоже надо. А то другой, как Вася Томушкин, наврет, насамовольничает, потом и получается, что стыдно людям в глаза смотреть. Лучше быть, как Савелий Илларионович — молодой, а говорят про него: первейший комсомолец, вообще самый дисциплинированный. А ведь если бы не Вася, Яшка еще бы работал на «Большевике» и еще благодарность в приказе получил бы…

Что-то случилось тут с Яшкой. Думал он о Васе, злился на него, и вдруг на самого себя злость закипела. А чем он был лучше Васи? Наврал перед капитаном, перед всей командой. Уезжал как с парохода? Выходит, что правильно говорила бабушка: «Эх, Яша, Яша, талан ты наш горе-горький!» Вот тебе и талан!..

Наконец Яшка почувствовал озноб и пошел в дом. Лег не раздеваясь. Стал думать про «Большевик». Неужели никогда не придется больше растянуться на самом носу парохода и смотреть, как внизу перед форштевнем с сердитым шумом расступается вода? Она пенится, бурлит… Почему это на воду, когда она неспокойная, хочется смотреть без конца? На огонь — тоже. Посиди-ка у костра и узнаешь.