Эрих Распе: Путешествия барона Мюнхгаузена

После одной большой охоты я приказал егерю свалить в кучу всю убитую дичь во дворе моего замка и снять шкуру с лисицы, которую все мы считали мертвой. Полчаса спустя я случайно — сам теперь не помню, зачем — проходил через двор и, к своему изумлению, увидел, что лисица, оказывается, не была мертва. И теперь, очухавшись, старается опять натянуть на себя содранную шкуру, словно это шуба… Она уже просунула в «рукавчик», если можно так выразиться, одну лапку и тужилась продеть и вторую, когда подоспел я и положил конец ее возне.

Да, с этими продувными бестиями, лисицами и волками, чего только не повидаешь!

Так как в России мало кто ездит верхом, то я поручил обеих моих дорогих лошадей стремянному и последний перегон перед Петербургом проделал на санях. В лесу недалеко от городских ворот за нами погнался страшный волк, одолеваемый жутким зимним голодом. Он скоро догнал нас, и я машинально растянулся плашмя на дне саней. Как я и предполагал, хотя и не смея на это сильно надеяться, — так и случилось! Волк перепрыгнул через меня, яростно набросился на лошадь и в один момент сожрал всю заднюю часть несчастного животного, которое от страшной боли припустилось еще быстрее. Незаметно приподняв голову, я с ужасом увидел, что волк все больше и больше въедается в лошадь. Тут я воспользовался удобным моментом и принялся жестоко нахлестывать его. Такое нападение с тыла нагнало на волка немалого страху. Он изо всех сил метнулся вперед, труп лошади упал на землю, а волк — представьте себе! — вскочил на ее место в хомут. Разумеется, я продолжал хлестать его без устали, не давая зверю времени опомниться. Таким образом мы примчались в Петербург, перепугав насмерть всех встречных. Я остановил сани лишь перед дворцом фельдмаршала. Граф Миних, случайно оказавшись в это время у окна, помирал со смеху, глядя на столь необычный экипаж.

Лучшего представления ко двору я не мог бы иметь, и на этом, господа, позвольте мне закончить сегодня!..

Мюнхгаузен получает под команду гусар. Штурм Очакова. Замечательная история о боевом коне Мюнхгаузена, перерубленном пополам и снова сшитом лавровыми побегами, и о его руке, продолжавшей рубить после жаркого боя. Мюнхгаузен попадает в плен к туркам.

— Ближайшим следствием моего своеобразного въезда в Петербург, который я описал в прошлый вечер, стало, разумеется, то, что немца, сумевшего запрячь дикого зверя, тотчас же поставили во главе гусарского отряда. Не описывая всех подробностей того периода, я упомяну лишь о взятии Очакова.

Прежде чем начать осаду этой крепости, меня с моими гусарами послали в авангард, и я видел, как турецкий гарнизон, окутанный облаком пыли, сделал вылазку и стал наступать на нас. Ничего не было бы легче, как, подняв вокруг себя такое же облако пыли, пойти на врага. Но разве это помогло бы нам?.. Быстро разработав план, я приказал набивать как можно больше пыли на обоих флангах моего отряда и так, широким фронтом, двинулся на турок, чтобы взглянуть на них поближе.

Понятно, неприятель счел нас гораздо сильнее, чем мы были на самом деле, потому что он мог видеть только середину нашего отряда, а сколько войска могло еще скрываться в облаках пыли справа и слева! Это соображение поколебало стойкость наших врагов, и, когда мы с громким «Ура!», заглушившим турецкие возгласы «Алла-иль-Алла!», бросились в атаку, противник оказал лишь слабое сопротивление и вскоре обратился в беспорядочное бегство, во время которого понес огромные потери. Мы не только загнали в крепость остатки турецкого войска, но и выставили их тотчас же через противоположные ворота, — что, впрочем, далеко превзошло наши самые смелые ожидания.

Само собой разумеется, когда мы сломили вражеские ряды и затем пустились преследовать их, я намного опередил моих людей, отчасти потому, что меня влекла юношеская отвага, отчасти же благодаря чрезвычайной быстроте моего скакуна. Уложив у стен крепости последних неприятелей и собственноручно заперев ворота, я прискакал назад, на базарную площадь, чтобы приказать трубить сбор. К моему изумлению, я оказался здесь в полном одиночестве: представьте себе мое удивление, когда поблизости не было видно ни трубача, ни хотя бы одного из моих гусар! «Может, они разбрелись по другим улицам? Тогда они скоро явятся! Они не могут уйти далеко!» — думал я и поспешил на запыхавшемся коне к колодцу на базарной площади, чтобы напоить его. Но такой неутолимой жажды измученного животного, как на этот раз, мне никогда еще не случалось наблюдать.