Эрих Распе: Путешествия барона Мюнхгаузена

Очень обрадованный такой удачей, я обвил веревку с птицами вокруг пояса и отправился домой. Я шел и радовался столь редкой удаче, как вдруг почувствовал, что отрываюсь от земли. Представьте себе: утки, оправившись от первого испуга, замахали крыльями и подняли меня на воздух. Сначала это меня несколько ошеломило, но вскоре я опять овладел собой и стал грести полами кафтана прямо по направлению к моему дому. А когда мы пролетали над дымовой трубой, я, быстро оценив положение и свертывая уткам, одной за другой, головы, стал медленно снижаться, пока, наконец, не спустился, цел и невредим, не совсем обычной дорогой через трубу в кухонный очаг, — к величайшему изумлению повара, который собирался развести огонь, чтобы приготовить ужин.

Мой верный спутник на той охоте, легаш Пикас, смотрел, потряхивая головой, как его господин проник в дом столь странным образом, и предпочел обнаружить свое присутствие у дверей дома лаем и царапаньем… Да, да, милейшие господа, на сало ловятся мыши и — утки! Конечно, для всех таких вещей нужна большая удача! Но удача и везение иногда даже ошибку делают счастливой!

Так, например, однажды я увидел в густом лесу диких поросенка и свинью, трусивших друг за другом. Я тотчас стал целиться то в мать, то в детеныша. Наконец я выстрелил, но поросенок продолжал бежать. Свинья же остановилась как вкопанная. Что такое?.. Оказалось, что старая свинья была слепа. Она держалась зубами за кончик хвоста своего поросенка, и моя пуля как раз и перебила этот тонкий хвостик, — вот почему поросенок умчался, а его слепая мать, лишась поводыря, остановилась… Само собой разумеется, я ухватился за кусочек хвоста, торчавшего в зубах у свиньи, и привел ее к себе домой. Вам едва ли представится случай проделать такую штуку!..

Вряд ли вам также удавалось применить такой фокус, благодаря которому я отделался от медведя, попавшегося мне как-то в одном польском лесу, когда день клонился к сумеркам и у меня вышел весь порох… Зверь шел на меня, вытянув лапы и разинув пасть, и пока я впопыхах соображал, что он хочет со мной сделать — задушить в своих объятиях или свернуть мне голову, — я обшарил все карманы в поисках пороха и пуль. Однако я нашел там лишь пару кремней, которые я на всякий случай всегда ношу при себе с тех пор, как у меня однажды выпал из замка кремень.

Медведь все приближался, и, почувствовав уже его горячее дыхание, я со всей силы бросил ему один из кремней в открытую пасть. Это, конечно, не понравилось Мишке Топтыгину, и он развернулся с весьма недовольным ворчаньем. Случилось это так быстро, что второго кремня я уже не успел бросить ему в пасть… Зато он соблазнительно показал мне свою заднюю часть… Я тут же прицелился, размахнулся и бросил в него второй кремень. Спустя две-три секунды оба камня встретились во внутренностях медведя, ударились друг о друга с такой силой, что произошел взрыв, и мой медведь был разорван буквально на куски… Я перевел дух, избавившись от некоторой тревоги, и твердо решил — если когда-нибудь мне придется снова попасть в Польшу, где медведей так же много, как у нас майских жуков зимой, — никогда больше не выходить из дому без оружия.

Во время той же поездки я познакомился в Варшаве с одним старым генералом, имя которого вы, наверное, часто слыхали… Его звали Скрбуданский, и во время войны с турками осколком картечи ему снесло часть черепа; с тех пор у него часть головы прикрывает серебряная пластинка, которая была сделана на шарнирах, чтобы ее можно было открывать. Мы ежедневно встречались с этим генералом в винной лавке, где шел страшный кутеж.

И вот как-то раз я заметил, что тогда как у всех нас лица становились багровыми, потому что венгерское вино ударяло нам в голову, старый генерал лишь время от времени проводил рукой по волосам и затем тотчас же становился снова бледным и трезвым… Остальные не видели в этом ничего особенного и объяснили мне, что генерал иногда открывает серебряную пластинку и выпускает винные пары… Чтобы убедиться, верно ли это, я как будто невзначай встал около генерала с зажженной бумажкой, но вместо того, чтобы раскурить от нее трубку, поднес ее к спиртным парам, выделявшимся из его головы, — и вдруг они вспыхнули характерным синеватым пламенем, а генерал, заметивший мою уловку, продолжал, улыбаясь, сидеть, как святой угодник с осветившим его, словно нимб, сиянием над головой!.. Мне до такой степени понравилось это приспособление, что я вступил в переговоры с одним искусным золотых дел мастером, нельзя ли и мне устроить такой прибор для сохранения трезвости. Он согласился, но объяснил, что мне предварительно необходимо произвести трепанацию черепа или подождать до следующей войны, чтобы у меня также снесло часть черепной коробки… Первого я не сделал, а второго тщетно жду до сей поры, и поэтому у меня, к сожалению, все еще нет клапана, который здесь, впрочем, не так и нужен, как там, на севере, где люди обыкновенно «согреваются» сильнее…