Самуил Миримский: Озорники

«Ушли, не попрощавшись и не извинившись, — обиженно отметила Броня. — Но я еще узнаю про ваши тайные свидания».

Броня оглядела тарелки девочек и подумала, что зря отдала им кашу, — она вполне бы справилась и со второй порцией. И с сожалением вздохнула, когда дежурная девочка не очень-то вежливо выдернула у нее из-под носа тарелку, свалила в нее остатки из двух других тарелок и унесла, оставив на столе тепловатый чай, который Броня все же медленно выпила, заедая большими кусками хлеба. Она всегда много ест хлеба, просто неприлично много, но отчего же она такая худая? Ужасная обжора, если подумать, просто неловко так много есть на людях. Броня страдала, но ничего не могла с собою поделать. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто не смотрит на нее, Броня вытащила блокнот и записала: «Педагог — человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Обратить внимание на чистоту и порядок на кухне. Дрова в каше — безобразие. Повара — кто они? Они тоже воспитатели. Театр начинается с вешалки — применимо ли это к детскому коллективу? Какая же все-таки связь между жуком и лесными людьми?»

В блокнот Броня заносила не только свои мысли, но и заметки на память, замечания, которые надо сделать тому или иному ребенку, имена ребят и их внешние приметы, планы мероприятий на ближайшие дни. Это была ее рабочая записная книжка, и таких рабочих книжек у нее накопилось несколько десятков, ибо туда же она записывала поразившие ее мысли и высказывания педагогов, писателей, классиков марксизма-ленинизма, стихи разных поэтов, слова из песен, пословицы, поговорки, услышанные в разговорах, тексты песен, которые она считала нужным заучивать наизусть, хотя не любила массовых песен и предпочитала классическую музыку. Она учила наизусть пионерские песни, чтобы не отрываться от ребячьих масс, и тщательно проштудировала несколько выпусков «Спутника вожатого», с иронией относясь к разного рода прописным истинам, которые в них содержались, и не очень осуждала их авторов, которые довольно точно ориентировали свои наставления на средних вожатых — на тех, которые, как говорится, не хватают звезд с неба. Она же, и в этом она не стеснялась признаваться себе, считала, что свою звезду должна, просто обязана схватить. Броня была человеком идеи, и она не пожалеет сил, чтобы сделаться большим, настоящим педагогом. Это была ее мечта, которой она тайно посвящала стихи — впрочем, не очень высокого качества, что она ясно понимала.

Броня решительно встала и прошла к выходу, лавируя тонким телом между стульями. Она невольно оглянулась, ощутив на себе взгляд Рустема, который сидел среди ребят, обсуждая с ними итоги лесных соревнований. Он улыбнулся Броне, она автоматически улыбнулась ему в ответ и даже кивнула. Ей было приятно заметить в его улыбке какое-то скрытое сочувствие — оно относилось, несомненно, к ее малоудачному судейству. Однако не слишком ли быстро и охотно она ответила ему улыбкой? И что это за вольности — пускать на футбольное поле каких-то парней, не имеющих никакого отношения к лагерю? «Надо владеть собой, — сказала она себе, — я слишком экспансивна. Это во мне не иначе как от сентиментальной мамочки, считающей, что если я расту без отца, единственный ребенок, так меня надо баловать. И еще от бабушки, которая во мне души не чает. И то, что я расту без отца, отражается на моем характере, слишком чувствительном. Надо бороться с этим, выжигать каленым железом. Каленым!»

Броня швырнула косу на грудь, чтобы Рустем не глазел на косу со спины. Очень уж эта коса занимала его. Она с раздражением подумала, что все-таки кончится тем, что огорчит маму и бабушку и срежет косу, просто неприлично длинную, только подчеркивающую ее худобу и неказистость. Достаточно с нее короткого вздернутого носа и слегка оттянутых нижних век — и так лупоглазое страшилище, а тут еще тяжелая коса — не коса, а змея, сползающая по спине…

Мысли о матери и бабушке, о злополучной косе пронеслись в ее голове и тут же вытеснились тревогой, которую внушали ей лесные люди. Нет ли какой-то связи между ними и тем обстоятельством, что в лагере во всякое время дня толкались сельские ребята, так что невозможно было отличить чужих от своих? Об этой бестолковщине она уже давно собиралась поговорить с Яковом Антоновичем и сделала запись в блокноте («Разговор с Я. А.»), как будто разговор уже действительно состоялся. Сегодня она была свободна от дежурства и до самой вечерней линейки караулила Якова Антоновича, который появлялся несколько раз, но каждый раз не один. После линейки он толковал с Рустемом, кого из ребят послать на колхозную стройку, где трудилась студенческая бригада. Они обсуждали возможные заработки ребят. Броня не одобряла меркантильный подход к детскому труду, но пока воздерживалась от оценки таких разговоров. В Якове Антоновиче надо было еще разобраться. Заслуженный, опытный педагог, он вот уже третий год, как может уйти на пенсию, но его все не отпускают — работник незаменимый.