Александр Мирер - Субмарина «Голубой Кит»

…Перед широкой дверью Проблемной лаборатории толпились разные люди. Усатый желтолицый вахтер снисходительно поглядывал на них и временами приговаривал: «К сторон-кесь!» От двустворчатой двери в толпе проходила узкая свободная улочка. Любаша, запыхавшись, подбежала к вахтеру — на нее посмотрели неодобрительно. Там, за дверью, собрался весь цвет института, а здесь, перед дверью, волновались все свободные сотрудники и даже некоторые занятые сотрудники. Например, сотрудник Егоров. Немногим было известно, какой именно опыт проводит Проблемная лаборатория. Знали только, что больше часа все остальные лаборатории сидят без электроэнергии и что за дверь прошел сам Ю. А. — директор, и его заместитель по научной части, и начальник Проблемного отдела — академик, и начальник отдела теоретической физики профессор Гайдученко, и офицер пожарной охраны. В толпе перед дверью шептались, что директор прошел быстрым шагом, приподнято, и с ним были два незнакомых товарища начальственного вида. Приезжие товарищи.

— К сторон-кесь! Вы куда, девушка?

— Вызовите профессора Гайдученко, — попросила Любаша.

— Не положено, — флегматично произнес вахтер и поинтересовался уже по-свойски:

— Беда произошла иль что?

— Беда. С дочерью его случилось что-то, из дому пришли…

— А-а… И обратно не положено. Сам приказал лично — никого и ни под каким видом. Начальник караула тоже, Евграф Семенович… А вы кто будете? — вдруг заинтересовался вахтер. — Не Пашки Теплякова дочка, инженерша? Любовь Павловна?

— Любовь Павловна! — с надеждой согласилась девушка. — А вы кто?

— Вы меня не помните по малолетству… Пашки дочка — ну-у… К сторон-кесь!

Вахтер надавил белую кнопку у двери — сейчас же приоткрылась щелочка и показалось сизое лицо начальника пожарной охраны. Несколько слов на ухо — дверь закрылась. Сотрудник Егоров произнес с негодованием:

— Подумаешь, профессора Гайдученко! Может, я самого Ю. А. дожидаюсь!

Дверь открылась снова — на этот раз показался молодой физик-теоретик Черненко, ученик и правая рука Якова Ивановича.

— Любаша, что случилось?

— Бабушка Таня прилетела, смотреть страшно, с Катюшей что-то приключилось…

— О-о! Попробуй его оторвать, он считает! — Черненко с сомнением потряс рано седеющей шевелюрой. — Но что именно случилось?

— Не знаю. Попробуйте, ради бога! На старушку смотреть страшно!

— Тихо, тихо! — прошелестел Черненко и исчез.

Прошло еще две-три минуты — часы показывали семнадцать минут пятого. Пробежал главный энергетик института — оглядывал шины под потолком. Все, кроме Любаши, посмотрели вверх — от шин струйками тянулись серые дымки.

— Что делается! — пробормотал главный энергетик и умчался, сопровождаемый двумя инженерами из своего отдела.

В толпе пояснили:

— Шины горят, понятно? Вспомогательные шины горят. А основные, верно, плавиться начали…

— Ты нытик и маловер! — возразил специалисту по шинам веселый тенорок. — Горят шины, значит, так надо.

Кругом засмеялись. Любаша тревожно оглянулась — прошли еще две минуты. Наконец показался Черненко.

— Считает. Беспокоить нельзя. Так и скажи… — Черненко был сильно встревожен и даже не посмотрел на Любашу.

Девушка повернулась уходить, сотрудник Егоров ухмыльнулся, но дверь опять отворилась и выбежал Черненко:

— Теплякова! Иди к ней. Директор сказал: «Освободится Гайдученко — пошлю домой». Машина будет ждать, иди!

И метнулся за дверь. Любаша покорно побежала в проходную. Было четыре часа двадцать пять минут местного времени.

Что же происходило в это время с Катей? Мы оставили ее в три часа тридцать минут при начале обратного перемещения, или «перекидки», как назвал его голос-из-воздуха.

Туман закрыл окно малой гостиной. Тоненько пискнул мышонок и зазвучали отдаленные голоса: «Ноль!.. перекидка взята… вз-зята… пер-регр-ружено…», еще ужасно длинное мгновение, и открылись в летящем тумане серые стены. Знакомый запах! Прежде всего она узнала запах, а потом уже упала на пол и заплакала. Она снова была на корабле. Теплый воздух шумел, выходя из белых вентиляционных решеток, а Катя лежала на полу и всхлипывала. Она ведь была так уверена, что вернется на скельки и увидит мальчишек!

Мышонок Панька выбрался из ее ослабевшей руки, расправил шерстку и суетливо побежал, стуча лапками по фанерному полу. Катя неохотно потянулась поймать мышонка. Он юркнул в щель под фанерой и затаился. Надоело ему сидеть в кулаке. Не вставая, девочка приподняла угол фанеры и удивилась сквозь слезы. Под фанерными листами лежали обыкновенные рыжие кирпичи, плотным слоем, один к другому. Панька нашел узкую клиновидную щелку и засел в ней с упрямым видом. Пришлось выколупывать его из щелки, как ядро ореха из плохо расколотой скорлупы. За делом Катя перестала плакать, но, поймав мышонка, начала сызнова.