Александр Мирер
Мост Верразано
Verrazano-Narrows Bridge — мост Верразано-Нэрроуз. Соединяет два района г. Нью-Йорка, Бруклин и Ричмонд (Стейтен-Айленд) у входа в Нью-Йоркскую гавань. До 1981 имел самый длинный в мире пролет — 1298 м … Является также самым тяжелым в мире висячим мостом (вес 135 тыс. т). Поток автомобилей по мосту идет в 12 рядов на двух уровнях. Построен в 1959-64 по проекту инж. О. Аммана, Проезд по мосту платный. Назван в честь путешественника Дж. да Верразано.
Словарь «американа»
Разумеется, история ЭИ — Эпохального Изобретения — началась много раньше того момента, с которого мы беремся ее описывать. Может быть, с волшебного мгновения, когда мамаша везла шестилетнего тогда еще Умника в школу, позабыв заправить машину, и бензин кончился на шоссе Нью-Джерси-торн-пайк в скольких-то милях от ближайшей заправки, — а Умнику очень хотелось в школу. Он не любил подолгу быть наедине с мамашей. Возможно, историю надо начинать с момента времени еще более раннего, когда будущая мамаша будущего Умника, не желавшая замужества, выбрала в производители совершенно сумасшедшего парня из богатеньких, Парень был фантастический полиглот — знал сорок языков или около того, — но не желал ими пользоваться во благо стране и своему семейству и взамен того играл, на барабанах в джазе. Впрочем, последнее не важно. Существенно то, что Умник получился сумасшедшим сразу в обоих родителей, а отцовские алименты позволили ему учиться в первоклассной школе и совсем уж замечательном университете.
Мамаша была сучка но призванию и ненавидела сына, кажется, с момента его рождения, — но сейчас это уже неважно.
Важно то, что в результате мы можем начать историю ЭИ — начать с сияющего голубого и золотистого утра, когда совсем другой человек, ничего не знавший об Умнике, прибыл в небоскреб своей компании и прямо из подземного гаража, именуемого директорским, поднялся в свой личный офис. Он был в прекрасном настроении — что тоже немаловажно для истории — и уютно уселся за рабочий стол в стиле ретро, с удовольствием ощущая полнейшую пустоту огромного здания, вздымавшегося, как граненая свеча, над Манхэттеном. Как обычно, он приехал за сорок пять минут до начала рабочего дня и принялся за дело; просматривал бумаги, внося кое-что в компьютер, и временами принимался насвистывать от полноты ощущения жизни.
Этого человека называли обычно Си-Джи — по инициалам имени Клемент и фамилии Гилберт, — и очень часто подразумевали другое: кличку «Коммерческий гений». Эта слова из-за странностей английского языка тоже начинаются с букв «си» и «джи». Он был одним из немногих в стране настоящих владельцев гигантской компании — в том смысле, что у него был контрольный пакет ее акций, и он был не просто президентом автомобильной компании «Дженерал карз», а диктатором, полновластным хозяином.
Что, как говорится в американском солдатском анекдоте, случается не каждый день.
Итак, Клем Гилберт насвистывал и откладывал в сторону бумаги, готовясь к рабочему дню, не предвещавшему никаких сложностей. Через сорок минут, в 7:55, на телефоне внутренней связи замерцала крошечная красная лампочка: личная секретарша, почтенная госпожа Каррингтон, извещала, что приступает к делу. Значит, вот-вот появится первая чашка кофе; это хорошо.
Однако в 8:02, когда кофе еще не появился, зажурчал деликатный голосок мисс Каррингтон: «Господин Гилберт, вам звонит профессор Горовик».
— Что-о? — радостно завопил Си-Джи. — Сам старикан? Давайте его, давайте!
— Привет, мой мальчик, — тихим бодрым голосом сказал профессор.
— Проф, мое почтение! Как поживаете? Я не из вежливости спрашиваю, проф!
— Ничего, пока работаю.
— Читаете свою эф-ха?
{То есть физхимию; американцы обожают сокращения.)
— Что же еще?
— Здорово, здорово!
— Слушай, Клем, я коротко. Тебе бы надо принять другого моего ученика, только не факультативного…
Штука была в том, что в университете Си-Джи учился социологии и коммерции, а на семинар Горовика его затащил бывший школьный однокашник, который помнил, что Клем в школе увлекался химией.
— Как скажете, проф, — отвечал господин Гилберт без особого энтузиазма.
— Слушай, мой мальчик. Это очень важно — для тебя. Не только для тебя, впрочем… И вот что; всему, что он скажет, ты можешь верить. Как поверил бы мне,
— Заметано, — сказал Клем.
— Его зовут Берт Эйвон.
— Заметано. Ирландец?
Читать дальше