Ричард Блэкмор: Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

Внезапно, свернув за угол, мы увидели большую рос­кошную карету, которую катили в гору шестеро лошадей. Джон Фрай, очутившись позади кареты, живо стянул с се­бя шляпу, а меня настолько заворожил, вид чудо-кареты, что лошадку свою я остановил, но шапку, по примеру Джо­на, так и не снял.

На переднем сидении кареты, окно которой было полуоткрыто, сидела та самая горничная-иностранка, что пытались поцеловать меня у водокачки. Рядом с ней сидела маленькая темноволосая девочка необыкновенной красоты. Ни заднем сидении кареты сидела стройная дама, одетая очень тепло, и платье на ней было какого-то весьма прият­ного и нежного тона. Около нее вертелся живой, непосед­ливый мальчуган двух — трех лет, с любопытством глазев­ший на все и вся. Сейчас, например, увидев пони, мою маленькую Пегги, он проявил к ней такой интерес, что за­ставил даже леди, свою мать,— если она была ему ма­терью,— обратить внимание на пони и на меня.

Я невольно снял шляпу перед прекрасной дамой, а она, прижав ладонь к губам, послала мне воздушный поцелуй. Другая женщина, горничная любезной дамы, занятая де­вочкой, повернулась, чтобы посмотреть, кого это приветст­вует ее госпожа. Горничная взглянула мне прямо в лицо, и я уже хотел было снять шляпу и перед ней, но, странное дело, взглянула она так, словно не только не видела меня прежде, но и вовсе не желала видеть впредь. Должно быть, ее обидело то, что тогда, у водокачки, я не позволил ей лишний раз приласкать себя. Я пожал плечами, послал Пегги в галоп и скоро догнал Джона Фрая.

Я стал расспрашивать его о ехавших в карете и о том, как могло случиться, что мы не заметили, когда эти люди покинули гостиницу. Но Джон был не Бог весть какой краснобай, — разговорить его можно лишь после галлона сидра, — и поэтому в ответ он лишь буркнул что-то насчет «проклятых папистов» [6] Галлон — единица объема и емкости (вместимости); в Англии — 4,546 л, Сидр — некрепкое яблочное вино. Паписты — приверженцы римского папы; так протестанты Англии презрительно звали католиков. , присовокупив, что знать их не зна­ет и никаких дел иметь с ними не хочет. Я же про себя по­думал, что вовремя догадался сбегать в город за сладостя­ми для Анни, потому что при виде такого богатого выезда шестерней немудрено было позабыть вообще обо всем на свете.

Карета скрылась из виду. Мы свернули на узкую троп­ку и должны были смотреть в оба, чтобы не сбиться с пути, потому что дорога становилась все хуже и хуже, пока не пропала совсем. Мы с трудом продвигались вперед, не зная, сможем ли вообще добраться до дома.

На вересковую пустошь опустился плотный туман. Сколько себя помню, такого густого тумана прежде я ни­когда не видывал. И ни звука, ни ветерка вокруг. Мертвая тишина... Вскоре стало совсем темно. Мы уже не видели ничего, кроме холок наших лошадей, да еще землю (можно было разглядеть кое-где, потому что в тех местах, где за­держалась вода, земля была чуть светлее окружающего мрака. Джон Фрай дремал в седле, и я видел сквозь ту­ман, как покачивалась на ходу его воскресная шляпа.

— Где это мы сейчас? — спросил он, внезапно проснувшись. — Мы должны были проехать мимо старого ясеня, Джен. Ты его не заметил по дороге?

— Нет, Джон,— ответил я,— не видел я никакого ста­рого ясеня. Я вообще ничего не видел.

— Может, слышал чего?

— Ничего, кроме твоего храпа.

— Да, большого же ты дурака свалял, Джен, да и я ничем не лучше,— заметил Джон Фрай.— Однако тихо, паренек, тихо, тебе говорю. А теперь слышишь?

Мы остановили лошадей и прислушались, приставив ла­дони к ушам. Вначале мы не слышали ничего, кроме тя­желого дыхания лошадей и тихих звуков одинокой ночи, внимая которым хотелось ни о чем не думать и ни о чем не знать. Затем раздался негромкий звон, глухой и печаль­ный, и я коснулся рукой Джона Фрая, чтобы лишний раз убедиться и том, что я не затерян в этой ночи и что рядом со мной, не отставая и не забегая вперед ни на шаг, сле­дует живое человеческое существо.

В тумане показалась виселица. На ней, чуть покачива­ясь, висел мертвец, закованный в цепи.

— Это что, Джон, кого-то из Дунов вздернули? — спросил я.

- Типун тебе на язык, Джен! Никогда не говори такого про Дунов. «Дунов вздернули!» Экий ты, прости Гос­поди!

- Нo кто же он, этот, который в цепях? — спросил я.

- Он жил на той стороне вересковой пустоши, а овец крал на этой. Рыжий Джем Ханнафорд, так его звали. Впрочем, эта история — не нашего ума дело.

Мы приблизились к подножью виселицы, от которого в разные стороны расходились четыре дороги. Выехав на перекресток, мы теперь точно знали, где находимся. Джон весело понукал Смайлера: он был рад, что выбрался на до­рогу, ведущую к дому. А у меня все не выходил из головы Рыжий Джем, и мне захотелось побольше узнать о нем, о его жене и детях, если они у него вообще были. Но Джон больше не желал говорить об этом.