Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

— Да успокойтесь вы, — попытался я утихомирить дядюшку, чувствуя, что если разговор будет и дальше продолжаться в том же духе, то добром он не кончится, - успокойтесь и не задавайте мне глупых вопросов. Вы же знаете лучше, чем кто бы то ни было, дядюшка, что у меня сроду не было таких мыслей, а если не знаете, то мне вас очень жаль. Живите долго, живите до ста лет, жи­вите столько, сколько сил хватит.

— Ну а если бы, к примеру, ты узнал, что у меня есть золото или что мне известно, где и как его добывать, и что после того, как я отойду в мир иной, тайна эта будет принадлежать тебе, стал бы ты тогда желать моей смерти или нет? — спросил дядюшка и, привстав с места, сно­ва начал сверлить меня взглядом.

— Знаете, дядюшка, ни в какую точку вы не попали — ни прежде, ни теперь. За все золото мира я не отдал бы и дня вашей жизни.

Дядюшка опустил глаза и, погрузившись в кресло, глубоко задумался.

— Послушайте, дядюшка, — сказал я, — у вас такой усталый вид, что сразу видно: вы нынче у черта на кулич­ках побывали. Может, мне принести вам доброго вина? Кузина Рут знает, где его найти.

— Откуда тебе знать, где я нынче побывал? — встрепенулся дядюшка, и глаза его засверкали от гнева. — Близко ли, далеко ли, — тебе-то какое дело? А что до ку­зины Рут... Известно ли тебе, Джон Ридд, что относишься ты к ней прескверно? Она в тебе души не чает, а ты на нее — ноль внимания.

Ай да дядюшка! Я был поражен до глубины души, не тем, что он сообщил мне о любви Рут, а тем, что он вообще знал об этом. Я глядел на него, не в силах вы­молвить ни слова, и вид у меня, наверное, был весьма глупый.

— Стыдно, очень стыдно, молодой человек! — вос­кликнул дядюшка, и в его голосе послышались победные нотки. — Ты самый большой из всех дураков, живущих на свете. Чем тебе плоха Рут? Какого тебе, прости Господи, еще рожна нужно? Да, не вышла она у меня росточком, ну и что с того? Молодцы покраше тебя брали в жены девушек еще меньше ростом. А о достоинствах Рут и говорить не приходится: один ее дюйм стоит всех твоих се­ми футов со шляпой впридачу!

Насчет моих семи футов дядюшка, конечно, малость хватил, потому что во мне никогда не было более шести футов восьми дюймов [50] Иными словами, рост Джона Ридда, по мнению дядюшки Бена, должен был составить 2 м 44 см, а Джон считал, что в нем — всего лишь 2 м 3 см. . Как бы там ни было, я терпеть не могу, когда про меня говорят, будто я великан и, зна­чит, не такой человек, как все. Я хотел было сказать дядюшке пару теплых слов, но ради Рут решил попридержать язык.

Дядюшка Бен, однако, не унимался.

- Ага, молчишь! Хочешь, чтобы я тебе и далее толковал про то, как моя бедная Рут любит тебя, хочешь потешить свое тщеславие. Есть ослы, считающие, что ты — самый красивый мужчина в Англии. Из этого сле­дует только одно: нынче все английские девушки — у тво­их мог!

Это уж было слишком. Не сказав ни слова, я покло­нился старому джентльмену и вышел. Однако, когда я отправился за своей лошадью, в дверях конюшни меня встретила заплаканная Рут.

— До свидания, дорогая,— промолвил я, когда она при моем приближении отвернула головку в сторону.

— Ах, кузен Ридд, — сказала Рут,—вы сами не представляете, сколько горя и боли оставите здесь после себя. Неужели вы не видите, что дедушка нынче раскапризничался, как ребенок? Поверьте, не пройдет и четверти часа, как он будет злиться на себя за то, что обошелся с вами так дурно. Это раньше он был твердым, как кремень, а нынче он так размяк, что за его колкостями и резкостями раскаяние следует почти тотчас же.

Ну что мне оставалось делать? Я снова завел лошадь в стойло, задал ей еще одну меру овса, и гнев мой понемногу улегся. Я вернулся домой вместе с Рут.

Дядюшка встретил меня с деланным равнодушием. Я извинился перед ним за то, что, возможно, чем-то обидел его по нечаянности, и дядюшка в знак примирения послал Рут в погребок за бутылкой вина.

Поскольку времени рассиживаться у меня уже не бы­ло, бутылку мы распили сразу же и безо всяких церемоний. Это явно развязало язык дядюшки, и после трех-четырех стаканов он пододвинул свое кресло поближе ко мне и выслал Рут из комнаты, придумав для нее какое-то поручение.

— Пью, Джек,— провозгласил он, — за твое здоровье и за то, чтобы у тебя была добрая и послушная жена.

— Пью, дядюшка, — подхватил я, — за ваше здоровье и здоровье дорогой Рут. Живите долго, чтобы перепробовать все вина в вашем погребке. За вашу жизнь и ваше здоровье, сэр!

— А теперь, Джон, послушай, что я тебе скажу и не перебивай меня, — сказал дядюшка, кладя мне на колено свою морщинистую руку. — Я не пытаюсь силой затащить тебя под венец с Рут, и в то же время, если у тебя на нее есть виды, то я не против. Попомни мое слово: такой случай редко выпадает парню из твоего сословия. (Дядюшка Бен смотрел на фермеров свысока). В любом слу­чае, я решился доверить тебе свою тайну, решился по двум причинам. Во-первых, мне стало невыносимо носить ее в себе в одиночку, и, во-вторых, я знаю, что если ты пообещаешь, то слово твое верное. Более того, ты — мой ближайший родственник, — если, конечно, не считать жен­щин, — и ты как раз тот человек, который поможет мне в моем предприятии.