Евгений Титаренко - По законам войны

— Поставить рангоут!

Краснофлотцы впятером установили мачту. Боцман убрал кормовой флаг и сменил румпель. [3] Румпель — рукоятка руля. Когда подняли паруса и уселись на дне шлюпки, как это положено, лицом к парусу, боцман скомандовал:

— К повороту!..

Фок [4] Фок — основной парус. заполоскал, потеряв ветер. Зато выброшенный влево кливер [5] Кливер — вспомогательный парус. напрягся, как тугой барабан, и, слегка кренясь на левый борт, шлюпка понеслась к далеким Летучим скалам…

Краснофлотцы натянули фланелевки.

Ася и Тимка пересели на дно шлюпки. Ася уже не плакала. Но глядела куда-то мимо Тимкиного плеча и время от времени судорожно поджимала губы, чтобы сдержать всхлип.

— Боцман! — позвал костлявый и горбоносый, стриженный наголо краснофлотец, который сидел до этого на веслах справа. Из-под тельняшки на груди его выбивались черные волосы. — Плесни воды.

Боцман вытащил из-под сиденья небольшой анкерок. [6] Анкерок — бочонок. Тимка помог ему налить воды в черпак.

— Жратвы нет — хоть попить, — сказал горбоносый.

Ася всхлипнула:

— А у нас есть жратва…

— Что же ты скрывала, сестренка?! — уставился на нее черный, как негр, с белыми волосами краснофлотец, который был, пока шли на веслах, правым загребным. — Утаить хотела? Не по-флотски!

— Она хотела от тебя утаить, а с нами поделиться, — сказал усатый.

Ася улыбнулась непослушными губами, потом заплакала, потом обмахнула слезы и то ли тихонько засмеялась, то ли всхлипнула.

— У нас много! — похвалилась она.

Тимка показал:

— Под сиденьем, в сумке!

Выяснилось, что у них было пять банок щуки в томате, восемь банок сазана, четыре куска хлеба и несколько пластиков колбасы.

— Тут и взаправду пировать можно! — обрадовался впередсмотрящий.

Боцман кашлянул.

— Пировать будем после. Два хлеба пацанам, два поделить. Открой четыре банки сазана, остальные спрячь, Нехода. Путь долгий.

— Мы не будем! — сразу вмешалась Ася. — Мы не хотим есть.

Тимка поддержал ее. В конце концов боцман велел два куска хлеба и четыре пластика колбасы спрятать для них. Впередсмотрящий Нехода аккуратно завернул еду в газету и велел открыть не четыре, а три банки сазана.

— Перекусите потом, — сказал он Тимке и Асе. — Мы, признаться, вторые сутки без крохи во рту…

Тимка и Ася хотели протестовать: было очень стыдно, что им оставили половину хлеба, но чернокожий правый загребной, подняв кверху указательный палец, напомнил:

— В шлюпке командует боцман.

— Ладно, вы хоть это захватили! — похвалил Нехода.

— А это не мы, — сказала Ася. Плакать она уже не плакала, но спотыкалась на каждом слове и, глотая спазмы, делала неожиданные паузы. — Это один Кравцов там грабил для немцев, а Тима отнял…

И все одобрительно посмотрели на Тимку.

— Зря мы повернули! — сказал пятый краснофлотец, который был на веслах слева, самый молодой, улыбчивый, похожий на юнгу. — Надо было сходить в город! Там сейчас все эти кравцовы повылазили! Шлепнуть бы одного — двух, а уж тогда — в море!

Боцман хмуро вздохнул и не ответил, глядя в светящийся горизонт.

Когда разделили хлеб, колбасу (горбоносый отвернулся при этом, а Нехода, накрыв пайку ладонью, спрашивал его: «Кому?»), до блеска вычистили и выкинули за борт жестянки из-под сазана, боцман сказал:

— Если нас перехватят в море — нам крышка, но если будем жаться к земле — засекут береговые посты, и крышка наверняка. Потому, решаю, будем двигаться открытым морем. Других предложении нет?

Других предложений не было.

Ветер туго напряг паруса, и шлюпка в стремительном крене ощутимо прибавила ходу, когда боцман переложил руль, забирая глубже в море.

Взошло солнце, и длинные, пологие волны засверкали в его лучах переливчатыми холодными бликами.

Ветер с рассветом ослабел, но шли в почти полный бейдевинд, то есть при попутном ветре, почти с кормы, и шлюпка ходко резала волну за волной, оставляя позади широкую полосу водоворотного следа, хотя, если смотреть в сторону горизонта или на кого-нибудь в шлюпке, она казалась недвижной. К этому времени Тимка уже как следует разглядел всех и знал, что фамилия усатого левого загребного — Корякин; правый, с белыми, выгоревшими волосами, — Леваев, горбоносый был по национальности азербайджанец, и его звали Сабиром. Тот, что сидел за спиной Корякина — Шавырин, — оказался не моложе других в шлюпке, но редкая светлая борода его была почти незаметной. А впередсмотрящий Нехода, с густым, темно-русым чубом из-под бескозырки, обрастал почему-то красной, даже розовой щетиной.