Николай Внуков - Слушайте песню перьев

«Господи, — женщина медленно, с трудом разлепила веки, — где я?». Когда глаза немного привыкли к полумраку, она с удивлением увидела низенького человечка с блестящими, словно натертыми маслом, седыми волосами. Он приплясывал вокруг нее, время от времени ударяя в плоский бубен.

«Та-Вах», — внятно произнес шаман. «Та-Вах», — отозвался хор низких голосов. Вокруг замелькали рогатые черепа животных с птичьими перьями вместо волос. «Может быть, я умерла, — засомневалась страдалица, — и это ад?». И она тут же ощутила на губах горький вкус «колдовского» зелья — настой травы, возвращающей к жизни. «Отвар шамана» постепенно начал свое действие. В замутненном сознании проплывали образы далекого прошлого. Польша, детство в обеспеченной дворянской семье, учеба в гимназии, лица сестер, отца, мамы. И Москва, Россия… Красные флаги, красная кровь и серые сметенные тени людей на фоне серой баррикады… После был снег, холод, стертые кандалами ноги, но рядом шел он — крепкий, высокий арестант. «Не бойся, моя Станислава, я здесь, я рядом» Это, безусловно, его лицо, опять звучит его голос… Георгий… Но милые черты расплываются, становясь то ликом смуглого индейца, то длинной чередой пляшущих карликов, то ледяным полем, то бесконечным нетронутым лесом. Лесом, шумевшим зеленой листвой, потом покрытым глубоким, манящим, как теплая перина, снегом… «Ляг, усни, согрейся под моим белым покрывалом…» — сколько раз эти обманные слова очаровывали несчастную возможностью отдыха и освобождения. Но храбрая девушка не поддавалась лукавым уговорам. Она прекрасно помнила, как навсегда оставались в снегу бежавшие вместе с ней из якутского села Алексеевское так же, как она, осужденные за участие в вооруженном восстании 1905 года здоровые и крепкие мужчины. И Станислава, не обращая внимания на соблазнительный шепот вьюги, собирая последние силы, все вставала, все продолжала путь… Туда, на восток, через Берингов пролив, лишь бы оказаться подальше от унылого каторжного Приленского тракта… Внезапно свет погас, видения исчезли, и беглянка крепко заснула. Одурманенная отваром, согретая огнем очага. на мягкой медвежьей шкуре.

Проснулась Станислава почти здоровой. И тут только, при ясном свете солнца, с удивлением обнаружила себя лежащей посреди странного, покрытого звериными шкурами, похожего на небольшую пирамидку помещения.

Возле нее на корточках сидела одетая в такие же, как и стены типи (жилище индейцев), шкуры старенькая женщина. Седые волосы были заплетены в две аккуратные, словно у отличницы-гимназистки, косички. Черты лица — правильные и тонкие, как у европейцев. Как же смеялась потом Станислава, когда, проживя немного среди индейцев, поняла, что за старуху она приняла Горькую Ягоду — шамана племени шеванезов, старого и искусного целителя. Так началась новая «индейская» жизнь молодой полячки Станиславы Суплатович. И долгих 30 лет никакой связи с внешним миром. Вокруг лишь лес. Безбрежный, девственный, шептавший вечерами свои дивные сказки. Лес, населенный живыми деревьями, защищающими человека, птицами, братьями — оленями, медведями… Мужем прекрасной Белой Тучки стал чем-то неуловимо напоминавший ей ее Георгия храбрый и справедливый Высокий Орел. Он с первого дня нежно привязался к своей, становившейся день ото дня краше, бесценной находке. Но как странны, как непривычны были его ухаживания! Вождь молча приносил Станиславе куски жареного мяса, терпеливо учил ее своему языку — сотни раз повторяя одно и то же слово, явным знаком его любви была лишь сдержанная восхищённая улыбка. Так прошло больше года. Белая Тучка не только освоила язык шеванезов, она научилась их ремеслу, отличала съедобные ягоды от ядовитых, лучше многих готовила пищу. Если бы не тонкие льняные волосы и не голубые глаза, ее вполне можно было бы принять за индианку. «Я обрела здесь внутреннюю гармонию, которую тщетно искала всю свою бурную юность, — вспоминала потом Станислава. — Жаль, что «цивилизованные люди» отвергли с порога вековую мудрость нашего народа».