Николай Внуков - Слушайте песню перьев

Так франки, которым индейцы верили, предали Понтиака. Их языки сначала говорили одно, а потом стали говорить другое. На первых порах мы не знали, что белые поступают так всегда. Только позднее мы поняли это. Но было уже слишком поздно…

Понтиак снял осаду Детройта. Воины не могли надолго отрываться от своих племен. Надо было заняться охотой, чтобы сделать запасы на зиму.

Англичане воспользовались этим и построили несколько фортов на землях оджибва, оттава и даже проникли в земли дакота.

На следующий год Понтиак снова послал вампум виннебагам, омаха, кри и потаватоми, но вожди этих племен не хотели слушать его гонцов. Они говорили, что лучше жить в мире с белыми, чем подвергать свои земли постоянной угрозе нападения.

— Вы думаете, что англичане навсегда останутся там, где они сейчас? — сказал тогда Понтиак. — Пройдет несколько Больших Солнц — и вы увидите их воинов на берегах ваших рек и в чащах ваших лесов. И ваши женщины будут петь не песни радости и богатого урожая, а песни смерти!

Но никто не прислушался к его словам. Вожди не хотели принимать вампум.

Понтиак попытался продолжать войну один, только с воинами своего племени. Но у него было мало сил. А белые с каждым днем становились все сильнее. Видя это, Понтиак приказал воинам сойти с военной тропы. Он поехал в Детройт и заключил мир с англичанами. На обратном пути его предательски убили выстрелом в спину. Так умер великий вождь Понтиак, начавший то, что продолжил твой прадед Текумсе. Когда весть о его смерти дошла до свободных племен, в каждом типи пели по нем траурные песни, а женщины, обрезали волосы в знак великой печали…

По мере того как отец рассказывал, его голос становился все тише и глуше, а под конец перешел в едва слышный шепот. В тип повеяло холодом, как будто налетел северо-западный ветер кей-векеен. Померк свет костра, молочная пелена тумана затянула фигур матери и отца, и сквозь эту пелену проглянули серые стволы деревьев, как призраки, пришедшие из Страны Умерших.

Станислав проснулся от какого-то внутреннего толчка. Привычка выработанная в лагере Молодых Волков, подсказала ему, что в окружающем мире что-то изменилось. Он приподнял голову. Рядом, свернувшись в клубок, дышал Ян. В густом тумане, в той стороне, откуда они пришли, лаяли собаки и глухо позвякивал металл. Станислав прислушался.

Звуки были очень знакомы. Где он уже слышал такое? Когда?

Лай иногда прерывался хрипом. Видимо, рвущихся вперед собак сдерживали поводками.

Руки Станислава сжались в кулаки. Тело напряглось. Он оглянулся, будто ища оружие.

Великий Дух! Такие же звуки он слышал пять Больших Солнц назад, там, на берегу Лиарда, когда за ним и за его братом Танто охотились всадники Королевской конной. Такое же дерево, такой же лес, такой же туман… И рука Танто на его плече. И прерывистый голос, как будто Танто била лихорадка:

— Вап-Нап-Ао! Они прочесывают лес…

Да, они прочесывали. Только тот лес был гуще этого и все тропы были знакомы, как линии на раскрытой ладони. Ручей, впадающий в Лиард, был их ручьем. Земля, по которой они ходили, была их землей. Запахи чащи знакомы с детства. И даже те, которые шли по их следам, были знакомы с тех пор, как Станислав и Танто начал помнить себя. Белой Змеей, Вап-Нап-Ао, матери пугали детей, когда они не слушались. Однако с теми можно было разговаривать, правда не подпуская их ближе чем на полет стрелы.

А с этими…

У этих был язык, похожий на ворчанье собак, когда они ссорятся из-за старой кости в закоулке между шатрами. С ними вообще нельзя говорить, они слушают только себя. И признают только одну силу — силу оружия.

Рядом зашевелился Ян. Зашуршал листьями, открыл глаза, приподнялся. Спросонья не мог сообразить, где находится. Но скоро взгляд его стал осмысленным.

— Холодно, черт возьми…

— Тихо! — сказал Станислав, сжимая его плечо. — Они прочесывают лес.

— Надо уходить! — воскликнул Ян.

— Нет! Надо сидеть тихо!

Лай и хрипенье собак теперь слышались очень ясно.

— Овчарки… — прошептал Ян. — Они все-таки взяли след…

— Нет,— сказал Станислав. — Собака никогда не лает, если идет по следу. Она нюхает.

— Они увидят нас снизу.

— Они ничего не увидят. Сиди тихо!

Через несколько секунд за кустами, шагах в тридцати от тополя, появились швабы.

Впереди шел толстый и низенький, в каске, надвинутой на самые глаза. На боку у него болталась квадратная фляжка, а в правой руке он держал поводок, с которого рвалась темно-серая, почти черная овчарка. За толстым, прижав к поясу рукоятку автомата, готовый в любую минуту стрелять, двигался шваб повыше. А за этими двумя проламывались через кусты еще человек десять. Один из них нес на плече ручной пулемет. Двое вели на поводках собак.