Геннадий Мамлин: А с Алёшкой мы друзья

— Что это? — спросил папа и, опередив меня, поднял свёрток. Он был маленьким, но увесистым. Папа посмотрел на меня в упор и, наверное, заметил, что я покраснел. Папа надорвал уголок, и на пол посыпались рыболовные крючки. Они сыпались медленно и равномерно, как песок в песочных часах. Их было столько, что если бы на каждый поймать по одной рыбке, понадобился бы океанский пароход, чтобы вывезти улов. Они были маленькими и большими, чёрными и блестящими, обыкновенными и запрятанными в хитрые блесны.

— Что, это такое? — повторил папа, потирая уколотый палец.

Я придал своему лицу самое безразличное выражение и сказал, что это крючки, хотя при всей своей близорукости он не смог бы их спутать с зубной щёткой или мылом. На папин вопрос мог быть только один правдивый ответ, но почему-то он рассердил папу.

— Ах вот как! Это крючки! — с нарочитой медлительностью произнёс он и развернул ещё одно подозрительно туго свёрнутое полотенце. На пол полетели свинцовые грузила и мотки разноцветных лесок. Папа брезгливо оттолкнул их ногой и сел в кресло.

— Объясни мне, куда ты едешь. В лагерь или к берегам Антарктиды с китобойной флотилией «Слава»?

Очень трудно отвечать на папины вопросы. Он ставит их так, что непривычный человек никогда не сможет на них ответить. Надо было пожить с папой с моё, чтобы научиться отвечать не задумываясь. Я не стал отвечать, что не еду в Антарктиду: папа знал это не хуже меня. Не стал я отвечать и насчёт китов: ведь каждому известно, что пустое это дело — ловить их на обыкновенные крючки. Задавая мне вопрос, папа хотел услышать, что я еду в лагерь. Я знал, что папа ждёт именно такого ответа. Но, услышав правду, папа очень удивился и сказал маме, показывая на меня пальцем:

— Посмотри на него. Оказывается, он едет в лагерь.

И мама, которая ещё не произнесла ни слова, тоже изобразила удивление, словно и она была уверена, что я собрался в Антарктиду.

— Разве ты видел, — продолжал папа, — чтобы, уезжая отдыхать, я набивал свои чемоданы железом?

Этот вопрос я пропустил мимо ушей и сказал, что лагерь наш стоит возле самой реки и все ребята собираются ловить рыбу. Он может спросить об этом хотя бы у братьев Рыжковых. Но лучше бы мне этого не говорить. Мой папа не любил, когда я сравнивал себя со всеми ребятами. Он пожал плечами, поднялся и отошёл к окну. А если папа отходил к окну, значит я сказал такую нелепость, на которую он не считает нужным даже отвечать. Демонстративный отход к окну был ещё и сигналом для мамы. Это была та самая минута, когда ей надо было заняться моим воспитанием. У мамы была своя манера разговаривать со мной. Мама нумеровала свои фразы.

— Во-первых, — сказала она, загибая палец, — я не понимаю, зачем одному человеку столько крючков. Человек может превратиться даже в рыболова, но у него от этого не появятся добавочные руки. И, во-вторых, — загнула мама второй палец, — не все мальчики в лагере ловят рыбу. Я уверена, что Алёша, например, никогда не стал бы тратить время на такие нелепые пустяки.

Услышав это имя, я глубоко вздохнул и опустил голову. Это у меня такой рефлекс, совсем как у подопытной собаки.

С прошлого лета родители решили воспитывать меня не только на личном примере. Нашёлся в этом мире ещё один достойный подражания человек. Но это был не Коперник, не Ньютон и не Ломоносов, а мальчишка с самым обыкновенным именем Алёша. Папа работал в министерстве, а Алёша был сыном папиного начальника.

Я прочитал много книг, написанных специально для детей, и крепко усвоил, что у больших начальников хороших детей не бывает. Видно, все писатели сговорились между, собой. Как только в книжке появляется сын академика или генерала, так я уже сразу знаю: он задавака. Всё время говорит про то, какой у него замечательный отец. Его просто распирает от гордости. Он готов на каждом перекрёстке кричать; «Глядите! Я — сын генерала! А разве у генерала может быть обыкновенный, невыдающийся сын?» А потом сразу выясняется, что он ещё и эгоист. Но ему мало быть просто эгоистом — ему надо, чтобы каждый встречный знал это и перевоспитывал его. Я таких глупых мальчишек в жизни не встречал, но писателям я верю. Раз они так пишут, значит так оно и есть.

Алёша тоже был «сынком», только, назло писателям, он решил сделаться исключением из правил.

Папа и мама познакомились с этим мальчишкой в Ялте. Они там вместе с ним и с его родителями отдыхали в прошлом году. Мой папа уплыл далеко в море, а тут как раз выглянуло солнце. Тогда мама стала охать, как бы он не получил там солнечный удар, потому что, когда на голове нет ни одного волоска, солнцу очень легко расправиться с человеком. Алёша схватил папину шляпу и поплыл к нему навстречу. Я, конечно, в этом поступке ничего особенного не вижу. Может, даже Алёшка обрадовался, что ему лишний раз искупаться удалось. Но папа с тех пор только и говорил о том, какой он, этот Алёша, замечательный человек.