Михаил Лезинский - Сын бомбардира

— Аз, буки, веди, глаголь, добро… — Он говорил легко, без запинки, вскинув голову к чистому белёсому небу, словно там все было написано. — Наш, он, покой, рцы…

— Так-с, — протянул Тополчанов, — молодец, канонир Пищенко! Значит, все твердо запомнил. Расскажу далее, но покамест слагай.

И Колька начал, водя пальцем по медным надраенным буквам:

— Земля, аз — за… Веди, он, дело — вод… Завод. Буки, рцы, ять…

— Стоп! Эта кириллица называется «есть»*, а «ять»* в другом случае пишется. Понял?

— По–нял, — неуверенно протянул Николка и продолжал: — Слово, добро, ять… Сде… Сделано…

Голос сигнального прервал занятия:

— Прапорщика Тополчанова к командиру редута!

— Сейчас вернусь, — сказал Фёдор. Он подозвал Лоика: — Проследи за учёбой, Евтихий Иванович…

Николка спросил у матроса:

— Дядя Евтихий, а почему тут «ять», а не «есть»?

Лоик посмотрел на слово, задумался, припоминая свои занятия с приходским «учёным».

— Тут, понимаешь, хлопчик, — после длительного молчания произнёс он, — завсегда пишут «ять». А от взять, к примеру, «вечер» — так тут надобно «есть» ставить. Однако, ежели написать «ветер», тут как раз «ять» и выскакивает.

Николка растерялся:

— Но почему же, дядя Евтихий?

Тот почесал бороду, недовольно пробурчал:

— Чего — почему? А я почём знаю — почему? Велено так писать — от и пиши! Понял?

— Угу, — покорно кивнул Колька.

— Давай слагай далее! — грозно приказал Евтихий,

— Он… то… есть… ук… фу…

— Эн нет, — перебил его Лоик, — давай ещё раз. Заруби себе на носу: фита. Фита, — повторил он настойчиво. И неожиданно добавил: — Ты, хлопец, запомни: корень ученья горек, да плод сладок. Мий вчитель приговаривав: «Фита да ижица — розга к телу ближится». И бил после кажной буковки и кажной цифири. Да як бил! Ты, хлопчик, того не знаешь!

Они не заметили, как сзади подошёл командир редута и уже минут пять наблюдал за уроком.

— И давно вы занялись сим делом?

Артиллеристы вскочили, вытянулись по стойке

— С полмесяца, ваше благородие!

— Кто же учитель?

— Господин прапорщик Тополчанов!

Лоик понял, командир ничуть не рассержен. Напротив — распрашивает с добрым удивлением. Почесал по привычке бороду и добавил:

— Тільки француз мешает.

Командир улыбнулся:

— Это верно, мешает! Однако успехи имеются?

— Да вот, пушку читаем.

Командир взглянул на литые буквы.

— Свою пушку ты назубок изучил. А вот сию пенсионную прочитай. Хочу послушать, Николка!

Мальчуган, волнуясь, подошёл к старому орудию и чётко выговорил:

— Покой… ук. пу… Пушка–карронад. Вес 118 пуд. 1327 года.

Командир протянул Николке руку..

— Молодец, Пищенко, молодец! Сначала — аз да буки, а там и науки! Верно я говорю, Евтихий?

— Так точно, ваше благородие! Хлопчик він разумний. Через месячишко буде скорострельно читать. Ему б після війни учиться, — понизил голос Лоик, — вот в грамотеи вышел бы.

— Выйдет, обязательно выйдет! — отзетил командир — Дай бог ему и нам уцелеть! — Он повернул–уйти, но тут вспомнил: — Да, ты, Николка, просился у унтер-офицера в город. Я разрешил увольнение. Если заварухи в субботу не случится.

— Покорно благодарю, ваше благородие! — выпалил Колька.

В субботу у Алёнки день рождения. Антонина Саввяшна наказывала ему прийти. Унтер обещал уговорить начальство. И вот — разрешение есть!

— Ур–р–р–а–а! Есть!.. Есть!..

Мальчишка, ошалев от радости, плясал на сверкающем медью стволе мортиры.

Настроение было, прямо скажем, мрачное. Вчера позвонила мать Стаса и сообщила, что в последнее время у него появились тройки, а вчера принёс двойку.

За своими «историческими» делами он позабыл о самом главном — об учёбе.

— Вот такие пироги, Станислав Петрович, Кажется, мы допустили ошибку…

— Я тоже заметил! — обрадовался Стас. — На странице, где описано…

— С этой ошибкой мы разберёмся сами. Нам звонила твоя мама.

Стас насупился.

— Так вот, Станислав Петрович, мы совершили ошибку. Ты слишком увлёкся поисками. А совмещать с учёбой, как видно, не в силах…

Стас держался мужественно, хотя веки предательски подергивались.

— Я исправлю, — тихо сказал он, — у меня не будет двоек.

— И троек, — жёстко сказали мы. — И троек, — повторил Стас.

— Даём тебе неделю на исправление,

Он молча кивнул.

Нам нелегко говорить с ним так сурово. И, уж если откровенно, совсем не хочется отлучать его от дела даже на неделю,,.

Стас сидел сгорбившись, насупив брови, чуть вытянув нижнюю губу. И вдруг нежданно–негаданно для себя мы увидели: да ведь это точь-в-точь Николка! Те же вздёрнутые бровки, курносый нос да звёздочки веснушек на щеках.