Михаил Лезинский - Сын бомбардира

В комнате пахнет кислым молоком, печёным хлебом и квасом. В углу, освещая иконы, горит маленькая свечка.

— Тимофей-то как? Здоров? — спросила Саввишна, собирая на стол.

Колька хотел ответить, что нет больше бати, что он навечно поселился в земле на Северной, но сдавило опять горло, во рту стало горько. Мальчик поймал настороженный взгляд Антонины Саввишны, упал на кровать и разревелся во весь голос…

Молчали долго, тяжко. Чем утешать? Разве есть на свете такие слова? Пусть выплачется парень.

Николка поднял голову. Глаза сухие, лишь воспаленно горят. Заговорил, А в голосе жёсткость:

— Почитай, полбатареи полегло. Дядя Иван тоже.

— Дядя Иван?! — ахнула Алёнка.

Николка кивнул.

— Наперёд дядю Ивана порешило. Потом батю.

Антонина Саввишна положила руку на голову мальчика:

— Погодь, Николка. Жив Нода. Богом клянусь — жив! Токмо… ходить не будет, нету ноженек-то. — И, словно оправдываясь: — А с руками всё справно. Целёхоньки руки, сама видела! Пироговот, Николай Иваныч, ножки ему обе зашили — всё в аккурат и быстро. Он у нас, знаешь, какой быстрый — Пирогов-то, долгие ему годы! А барабанщика сегодня к вечеру переправят в тылы — обоз цельный снаряжается. Отвоевал бедолага…

Николка вскочил на ноги. Сказал решительно:

— Я с вами в госпиталь, Антонина Саввишна. Я должен увидеть дядю Ивана! Хочу с ним попрощаться.

Однажды мы сидели втроём в сквере, что расположен на месте бывшего пятого бастиона. Вечерело. Доносился гул проходящих троллейбусов. Трещали цикады, напоминая отдалённый перестук боевых барабанов.

Станислав сказал:

— Вот здесь Иван Нода, Василий Доценко и Николка запускали змея. Здесь Николка выбивал сигнал атаки. Здесь всё случилось…

Пискнув, вспорхнула невидимая птица. Зашуршала в зарослях кустарника. Потом появилась, встревоженная, села на высокую макушку гранитного столба — памятного знака. На этом гранитном столбе высечено:

5–й БАСТИОН 1854—1855

Такие знаки, увенчанные старинными русскими шлемами, установлены в Севастополе на местах, где были когда-то бастионы.

Стас задумчиво проговорил:

— Почему же всё-таки он перешёл на незнакомый редут?

В документах сказано, что в начале апреля 1855 года Николка Пищенко появился на редуте Шварца, который находился слева от пятого бастиона. Почему он не вернулся на пятый, где погиб отец, где судьба свела его с флотским барабанщиком и умельцем Иваном Нодой?

Сложно, конечно, ответить наверняка, что двигало поступками Николки» Может, он оказался на редуте потому, что там служил Евтихий Лоик — единственно близкий из оставшихся в живых?

А по дороге домой мы поспорили. Логичнее всего, что вестового перевели на новое место службы тоже вестовым. Да и потом, Григорий Николаевич Забудский был душевным человеком — надеялся уберечь мальчишку.

Но Стас настаивал:

— Только бомбардиром!

Сомнения и споры разрешил документ, который мы вместе обнаружили в архиве Военно–Морского Флота в Ленинграде, куда отправились на зимние каникулы.

Министерство Е. И. В. военное.

Департамент инспекторский.

Канцелярия

Стол 2–й

28 августа 1855 № 10503

27 марта 1855 года, во время бомбардировки Севастополя убит матрос 37–го флотского экипажа Тимофей Пищенко, десятилетний сын коего, находясь при отце с самого начала осады на батарее Забудского, попросил после того дозволения перейти (выделено С. Ф.) на редут Шварца и состоять при когорновых мортирах; находясь при них безотлучно день и ночь и подвергаясь постоянным опасностям, он, несмотря ни на какие убеждения, не хотел расстаться с означенными мортирами…

Произошло это, однако, не сразу.

Музыка, музыка, музыка… Кажется, в эту ночь только она владычествует над редутом Шварца. Ласковый апрельский ветерок несёт звуки вальсов вдоль развороченной насыпи, над потными спинами артиллеристов и матросов, долбящих неподатливый грунт.

За десять дней второй бомбардировки укрепления редута почти начисто снесены. Разрушены землянки, офицерский блиндаж, завален снарядный погреб.

Бородатый Лоик выпрямляется, отставляет кирку 8 сторону.

— Вот, брат Николка. Які блинці — музику й то до діла прилаштували. Воєнна хитрість!

Николка тоже перестает копать. Ждёт, пока Евтихий скрутит цигарку, закурит и продолжит про «военну хитрість». Но тот не торопится — попыхивает, задумчиво слушает музыку.

Грустный вальс сменился развесёлой мазуркой Глаза Лоика заблестели, он довольно покрутил головой.