Михаил Лезинский - Сын бомбардира

— Да это они так, для острастки, — ответил Тимофей. — Пуль им не жаль, не то, что нам. Балуют.

— А Няколка-то твой, Николка, гарно бье, а? — прислушался Евтихий.

— Да где там — гарно! Неслух он. Не в такт чешет. Слышь? — заулыбался Пищенко–старщий. — Вот нахаленок, и не остановится! Неслух Николка, точно. Это у него от мамки нашей. Она песни любила; а сама петь не умела — тут он весь в неё! И об¬

личьем тоже на Катерину схож. Да что тебе говорить!..

— Да, — задумчиво протянул Евтихий, — гарная була девка и жинкой доброй тебе була.

— Отмаялась. — Тимофей сразу потускнел, весь сжался.

— Буде, Тимка, буде.

Лоик называл соседа «Тимкой» ещё с той поры, когда рыжеволосый кудрявый красавец впервые появился на корабле. Евтихий был уже опытным матросом, а Пищенко, кроме житомирской мелководной речушки со странным названием Тетерев, в ту пору и воды настоящей не видел. Был он не по годам молчалив и серьёзен. Разгульных матросов избегал и в увольнение ходил редко.

«Да так, хлопчик, и не женишься никогда, — часто говорил ему Евтихий. — Може, в деревне каку зазнобу оставил?»

Тимофей от таких речей краснел. Однажды он разговорился и поведал старому матросу не то быль, не то легенду про свои житомирские места.

…Давно, говорят, это было. Монголы да татары на Русь напали. Плакала земля горючими слезами под ногами шайтанов. Повытоптали они всё живое да потравили. А кто не хотел умирать, прятался за высокими каменными стенами… Только и камень не мог спасти.

Прослышал однажды монгольский хан, что князь Чацкий держит при себе девушку неописуемой красоты. И решил её захватить.

Огромное войско окружило замок князя. Увидел Чацкий, что не совладать ему с силой несметной. Тогда подхватил он свою красавицу, сел на лихого коня и как ветер помчался вперёд.

Однако конь княжеский скоро стал уставать — тяжко ему нести на себе двойную ношу. А монголы на своих лёгких лошадёнках по пятам скачут. Вот-вот настигнут.

Впереди огромная скала нависла над речкой Тетерев. Не раздумывая князь повернул прямо на скалу. Конь, словно птица, взлетел на вершину. Монголы приближались.

Тогда князь привстал на стременах, прижал к сердцу девушку и гикнул так, что деревья вокруг ему поклонились. Храбрый конь рванулся и вместе с седоками полетел вниз со скалы, разбился о камни. С тех пор зовут эту скалу утёсом Чацкого.

Вот что значит любовь…

Понял тогда Евтихий Лоик, что живёт в этом деревенском парне мечта о красивой любви. И такая любовь пришла.

Однажды Тимофей с Евтихием возвращались из увольнения на корабль и вдруг услышали крики. Матросы бросились на шум. Увидели мечущуюся, испу¬ганную девушку. Она показывала в сторону домика, одиноко стоявшего на пригорке. Домик покосился — вот–вот рухнет на глазах.

Тимофей бросился к развалюхе, подпёр домик спиной, а Евтихий заскочил внутрь и вынес из дома иссохшую больную женщину — мать девушки.

Тимофей отскочил в сторону, дом словно нехотя наклонился и рухнул, подняв столб пыли.

— Спасибо, спасибо, — в слезах благодарила дочь, — спасибо, люди добрые.

Потом Тимофей помог восстановить хату. Мать скоро умерла. А они с Катериной обвенчались. Крепко полюбили друг друга. Да только недолго длилось их счастье…

— Стареем мы с тобой, Тимка, — проговорил Лоик и удручённо добавил: — Писля тебя хоть потомство людскому роду останется. А я… — он махнул рукой.

На бастионе появился паренёк в лихо заломленной мичманке. В руках у него были планочки, катушка, кусок бычьего пузыря.

— Где мне Николку Пищенко сыскать?

— Здесь он, — Тимофей показал на землянку.

Евтихий, глядя вслед парню, уважительно проговорил:

— А дытятко с медалью, бачишь?

— Знаю его, — улыбнулся Тимофей, — То Доценко Василий. Мне Николка все уши про него прожужжал. Ладный хлопец. Мой с ним крепкую дружбу завёл…

Из землянки послышалась протяжная дробь. Потом всё смолкло. Иван Нода, Колька и Василий выбежали наверх.

— Чого-то они миркують? — полюбопытствовал Лоик.

Трое опустились на землю. Нода раскрыл большой кожаный ранец и стал извлекать из него шило, нитки, всякие железки. Василий растягивал бычий пузырь. Колька обстругивал и без того тонкие палочки.

Они мастерили воздушного «змея».

— Понервуем француза, дядя Иван! — предвкушал потеху Колька,

— Торопиться надо, пока ветер не сменился, — говорил Василий, помогая Ноде прокалывать скрещённые палочки.

— Не сменится, — успокоил матрос, — с моря дует. Пока дождь не пригонит — не утихомирится.