Василий Клёпов - Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.]

Вот тип! А мама еще называет его ангелочком. Но я думаю, что это она делает по старой привычке: в детстве Димка был красивый, пухлый, с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами — настоящий ангелочек. Но теперь от ангельского вида остались только вьющиеся пепельные волосы. Ангелочек вытянулся, как жердь. Шея длинная, лицо точно мухи засидели, — все в веснушках, а глаза из голубых стали серыми. О характере я уж не говорю: это черт, а не ангел, — ему бы только поиздеваться!

— Пойдем, Гомзин! — сказал Димка Левке. — Молокоедов только на словах силен. Ему бы лишь за мамкину юбку держаться да молоко потягивать из соски.

Левка ничего не ответил, наклонился и молчит. Димка рассердился, хлопнул дверью — ушел. Тогда Левка голову поднял, уши большие, как у телка, оттопырил и уставился на меня. А у самого в глазах слезы:

— Не ходи, Вася, в школу, ладно?

— Это почему?

— Если пойдешь, меня мамка надерет. Она вон какая сердитая стала. Как включит утром радио, услышит, что опять наши город сдали, так сама не своя — лучше под руку не попадайся.

— Ну, а если не пойду, тебе легче станет?

— Она увидит, что ты дома, и не так драть будет. Она тебя уважает — все мне на тебя показывает.

Я предложил Левке тоже пойти в школу, он только помотал головой, насупился и снова уперся взглядом в пол.

— Ты что, Левка?

Заглянул ему в лицо, а оно уже мокрое от слез.

Левка просто боялся идти в школу:

— Опять наставят двоек. Потому что пока мы ходили по военкоматам да пока собирали лом на танки и самолеты, в классе уже программу закончили и начали повторение. А мы знаем, что это за повторение. Это значит — все время спрашивают и все время ставят отметки.

Я решил все же не нарушать слова, отправился в школу один.

От нас до школы всего четыре квартала, но я шел очень долго. Сначала побыл немного около госпиталя. Против него стояли три санитарные машины, и из них медицинские сестры выносили раненых красноармейцев. Я помог уложить на носилки нескольких раненых, узнал, что их привезли с Волховского фронта, спросил насчет папы, который сражался на этом же фронте. Но о папе никто ничего сказать не мог.

Около четвертой школы я снова задержался, потому что увидел во дворе много грузовиков. С них снимали столы, стулья, шкафы, связки бумаг. Все суетились и бегали, но мне все-таки удалось узнать, что это из Ленинграда эвакуировалось в наш город еще одно важное учреждение.

«Так наш Острогорск скоро совсем Ленинградом станет», — подумал я и пошел дальше.

Но тут внезапно дорогу мне преградил длинный железнодорожный состав с платформами, укрытыми брезентом. Железнодорожники соблюдали военную тайну. Но я все равно знал, что это везут танки с завода «Смычка».

Потом я пропустил мимо себя колонну красноармейцев. Они шли все в новых полушубках и, поравнявшись со мной, грянули;

У меня так и побежали мурашки по коже. «Вот, — думаю, — нашли мы время учиться! Такая идет война, а мы сидим и повторением занимаемся».

Но тут что-то случилось. Люди бегут, лошади мчатся, автомобили вопят что есть мочи, и только сейчас я услышал, что на окраине и на вокзале по-особенному гудят гудки. Воздушная тревога! Раз воздушная тревога, значит где-нибудь в воздухе есть кто-то…

Я остановился и стал смотреть вверх. Ничего особенного — небо синее, и только чьи-то голуби кружились над улицей. Вдруг — пронзительный гул, с западной стороны города прямо над крышами полетел самолет. В тот же миг — страшный, прямо-таки раздирающий душу взрыв, и впереди меня что-то задымилось.

Я обогнул угол Почтовой, а это горит наша школа. Пламя со свистом вылетает из средины здания, а рядом с пожаром уже бегают и кричат ребята.

Пока приехала пожарная команда, да пока она разворачивала свои шланги, всю школу объяло пламенем, и пожарникам ничего не оставалось, как отстаивать соседние дома.

Четыре дня после этого мы копались в пепле, все искали наше школьное имущество, а потом никто больше и не приходил на пепелище. Нам сказали, чтобы мы пока шли по домам. Когда подыщут для школы новое здание, нас известят.

И вот мы втроем ходили, ходили все дни по городу, болтались, болтались. Не знали, куда себя пристроить. Вернулись как-то домой. Я и говорю Левке:

— Ладно, Левка! Иди к себе в комнату или займись чем нибудь на кухне: Чапай думать будет. Если что придумаю, позову.