— Да что ты слушаешь? — подтолкнул я Белку. — Не видишь, что он живой?
Летчик открыл глаза. Хотел что-то произнести, но смежил веки, и голова его скатилась набок.
— Вот и все, — тихо проговорила Белка. — Отвоевался!
Я заметил на боку у летчика флягу, отцепил ее, стал лить в рот раненому спирт.
Летчик снова очнулся. Оказалось, у него перебиты обе ноги. Белка стала делать перевязку.
— Вы кто? — вяло спросил летчик.
— Мы русские…
— А-а… Это хорошо. Возьмите у меня из планшетки… все… и отдайте советскому командованию…
— Да нет же! — вскричал я. — Мы вас не бросим!
Кое-как нам удалось втолковать летчику, что теперь мы уже будем вместе с ним или погибнем. Он улыбнулся и легонько пальцами пожал мне руку.
— А у вас рация есть? — спросил я. — Нам срочно надо передать важные сведения командованию, — и рассказал все, что удалось узнать в вагоне немецкого генерала.
По мере того, как я говорил, глаза летчика становились осмысленнее, в них проступала тревога. Наконец он попросил поднести его к самолету. Рация не работала, но была почти невредимой.
По указаниям раненого, Димка начал ремонтировать передатчик. И ведь исправил!
— Кто из вас знает азбуку Морзе? — спросил летчик.
— Я знаю… Да и Димка знает…
— Тогда передавай, — приказал он мне и начал диктовать:
«Сбит над районом станции Шумилино. Перебиты ноги.
Имею важные сведения о готовящемся наступлении немцев в районе Полоцка. Оно будет развиваться так: вначале немцы будут отходить на фронте шириной в 100–110 километров, пропуская русских к Полоцку. Затем две крупные немецкие группировки из Орши и Невеля ударят на юг и север, чтобы отрезать наши части и уничтожить.
В наступлении будут участвовать войска…» — летчик поднял глаза и кивнул Белке.
— Шестьдесят четвертая пехотная дивизия, вторая танковая бригада, — зачастила Белка, так что я вынужден был сказать, чтоб она говорила медленнее.
— Сведения получены от ребят, — снова начал диктовать летчик, — которые украли у немцев эти данные. Находимся сейчас в квадрате 13. Никонов. Перехожу на прием.
Я выслушал ответ: «Вас понял».
— А теперь, ребята, идите, — проговорил Никонов. — Меня вы все равно не спасете, а сами можете погибнуть.
Но мы твердо решили спасти раненого. Я сбегал к изгороди и выломал две жерди. На них мы натянули плащ-палатку, подобранную у самолета, понесли летчика в камыш. И все время поглядывали в небо, ожидая, что искать Никонова прилетит самолет, но вверху шли воздушные бои, а за Никоновым так и не прилетели.
В камыше пришлось сидеть дотемна. Выходить отсюда Никонов не разрешал. Комары поднялись из своих дневных убежищ и жалили немилосердно.
— Вынесите меня отсюда, а то комары съедят, — последовало, наконец, новое распоряжение.
Мы вынесли летчика на простор. На лугу легче дышалось, да и комаров стало меньше. Ночь была ясная, лунная. Полярная звезда покойно мерцала. На востоке всходили Стожары.
— А разжечь костер нельзя? — спросил, вздрагивая, Димка.
— Ни в коем случае, — откликнулся Никонов.
— Да тут никого нет…
— Как знать…
И в самом деле вскоре вдалеке замаячило что-то черное, потом до нас донеслись голоса. По лугу шли люди.
— Неужели сюда? — чуть выдохнул я, решив, что если мы их видим, то и они нас видят.
В небольшой группе уже можно было различать отдельных людей, когда от нее отошел человек и медленно направился к нам. Не доходя метров пяти, он клацнул затвором винтовки:
— Кто здесь?
Мы притаились и сидели ни живы, ни мертвы.
— Отвечайте, кто вы? — снова спросил тот же голос.
— Макарычев, кто там? — окликнули издалека.
Макарычев! И тут я понял, что это, должно быть, партизаны.
Ведь просила же нас Анфиса Дмитриевна кланяться мужу Федору Макарычеву. Я закричал:
— Товарищ Макарычев, мы свои… Ей-богу, свои! С нами есть еще раненый летчик.
Огромная тень шагнула к нам, и мы увидели перед собой высокого, грузного человека с винтовкой наперевес. Он быстро оглядел всех и крикнул товарищам:
— Это — мальчишки… Идите сюда, тут раненый.
Подошли еще два партизана.
— Где вы его подобрали? — спрашивал Макарычев. — Когда? Асами откуда? — И узнав, что мы бежим из Германии, приказал двум парням, пришедшим с ним, взять раненого. Все вместе мы зашагали по едва видной тропинке к лесу.
— О, я буду вас обвинять, не беспокойтесь! — резко сказал прокурор.
Джек Лондон. «Польза сомнения»
Макарычев ввел нас в темную, пропахшую дымом землянку, привычным движением нащупал лампу и чиркнул спичкой. Мы увидели бритое лицо с твердыми губами и подстриженными усами, с ожогом во всю щеку. Партизан вывернул фитиль, угрюмо усмехнулся:
Читать дальше