Сергей Заяицкий: Найденная

Мирные волы спокойно стояли, пережевывая жвачку, стояли арбы, нагруженные мешками.

Шел базарный торг. Длинноусые дядьки приценивались к обливной глиняной посуде.

Оркестр заиграл: «Ой, за гаем, гаем». Странно прозвучала для ушей парижан украинская мелодия.

Какая-то женщина остановилась, разговаривая со старухой-торговкой, и в этот миг в огромном зале «Геракла» раздался звонкий возглас:

— Маруся! Маруся!

Все оглянулись.

Какой-то мальчик лет пятнадцати стоял, простирая руки к экрану. Это он крикнул: «Маруся».

Но базар уже исчез, и теперь по степи медленно пробирались люди в мохнатых шапках, с ружьями наперевес.

Жюль Фар, слышавший непонятный для него возглас и тоже посмотревший на кричавшего мальчика, повернулся снова к экрану. Он знал, что сейчас должны были появиться белые.

А мальчик между тем что-то с живостью объяснял своим соседям, и те удивленно качали головою.

— Тсс... — крикнул кто-то, — довольно болтовни.

Опять появилась базарная площадь, но на этот раз она была уже пуста. По ней лихо промчались казаки, размахивая нагайками.

Оркестр грянул

Успокоенный комиссар перевел дух и вытер со лба пот. Часть публики зааплодировала, кто-то свистнул.

На экране начался бой.

Барабан гремел, изображая артиллерийскую пальбу. Лошадь пронеслась без всадника, размахивая пустыми стременами. Казаки мчались, рубя кого попало.

В степи клубились дымки — взрывы снарядов.

И опять вдруг грянуло в оркестре:

И опять в страхе подпрыгнул комиссар, но опасная мелодия мгновенно перелилась в бешеный марш. Танки упорно заковыляли по неровной земле. Их преследовали меткие выстрелы.

Какие-то верховые в погонах пронеслись вихрем, и один из них, раскинув руки, упал на круп своего коня.

Иван Храбрый появился раненый, оборванный, но счастливый, размахивая саблей.

Бешеные свистки и бешеные аплодисменты потрясли могучий купол «Геракла».

Вспыхнул свет.

Казалось, все только-что сами принимали участие в сражении. Глаза горели, кулаки сжимались. Хохот, возгласы, все сливалось в один нестройный вопль, слышный даже на улице.

Жюль Фар, бледный и взволнованный, сошел в кабинет.

А новая толпа, жаждущая второго сеанса, уже рокотала в фойе.

Дюру, не стучась, вошел в кабинет. Он смотрел именинником.

— Ну как? С аншлагом? — улыбаясь, спросил его Фар.

— Десять аншлагов надо вывесить, чтоб остановить эту толпу. Нас штурмует весь Париж. Полный сбор обеспечен еще по крайней мере на три недели, если не на месяц. Мы одним ударом убили Америку. Ха-ха... «Кровавая рука», «Золотой корабль». Никто не будет больше смотреть этой требухи. Давайте нам что-нибудь такое, что шибало бы в нос, но не как шампанское, а как запах пороха. Я удивляюсь, как это обошлось без драки, ей-богу. А ловко это мы подсунули интернационал. Вы следили за выражением лица полицейского комиссара? Я думал, что с ним будет нервный припадок. Честное слово.

В это время в кабинет просунулась голова одного из распорядителей.

— Простите, господин Фар.

— В чем дело? Я занят.

— Там какой-то мальчик, очевидно, русский.

— Ну...

— Он умоляет пустить его на второй сеанс...

— Ведь билетов же нет.

— Нет... но он очень просит... он чуть не плачет...

— Знаете, если мы будем пускать всех парижских мальчишек...

— Он говорит, господин Фар, что ему показалось...

— Ну...

— Что он видел на фильме свою сестру, которую считал погибшей... просто трогательно на него смотреть.

Господин Фар вспомнил странный возглас и мальчика, простиравшего руки к экрану.

— Он хочет еще раз посмотреть, чтоб убедиться...

— Ерунда. Придумал нарочно, чтоб вдоволь насмотреться, да еще вдобавок даром.

— А места есть?

— Ни одного места... кроме... вашей ложи, господин Фар.

— Убирайтесь к чорту!

Распорядитель мгновенно «убрался».

Он пошел к той двери, возле которой только-что покинул мальчика.

Но его уже не было.

— Где же этот паренек? — спросил он у другого распорядителя.

— Какой-то человек уступил ему свой билет, — отвечал тот, — уж очень волновался мальчишка.

Директор между тем не мог отказать себе в удовольствии посмотреть и второй сеанс. Он снова поднялся в свою ложу.

И эта вторая смена зрителей так же реагировала на картину и так же волновалась.