Сергей Заяицкий: Найденная

И вот на четвертую ночь всеобщее любопытство было удовлетворено. Кружащиеся звезды вдруг вытянулись в ряд, и весь уличный Париж одним могучим хором прочел надпись: «Красный витязь».

Директор «Геракла» с балкона слышал этот хор, на секунду покрывший шум уличного движения. В эту ночь он совсем не спал от волнения.

Когда Жюль Фар подъезжал на автомобиле к «Гераклу», он в первый момент подумал, не пожар ли в кинематографе.

Огромная толпа запрудила всю улицу. Полицейские надрывались, крича и стараясь установить порядок. Движение останавливалось.

— Пустите же, чорт возьми, — кричал кто-то по-русски, — вы меня раздавили.

— Извините, ваше сиятельство, — отвечал другой насмешливо, — но я не виноват, меня самого сейчас превратят в блин.

Дамские шляпы, роскошные и дешевые, пестрели среди черных мужских котелков и соломенных шляп. Все стремились проникнуть в громадную дверь «Геракла», ослепительно сверкавшую сотнями лампочек.

Жюль Фар в волнении выскочил из автомобиля и через служебный вход проник в свой кабинет.

Здесь он задрожал с головы до ног. Не гул, а страшный рев доносился из зала. Казалось, Атлантический океан внезапно подступил к самому Парижу и ворвался в зал «Геракла».

Дюру, с прилипшими ко лбу волосами, измятый, с съехавшим на бок галстуком, вошел в кабинет и не сел, а упал на стул.

— Все... — прохрипел он, — все продано, а еще по крайней мере тысяча человек требуют билета.

— Дополнительные места?

— Уже.

— Служебные кресла?

— Уже.

— Запасные ложи?

— Уже.

Жюль Фар не выдержал и в восторге потер руки.

Впрочем, он тут же сдержался, ибо знал, что проявления восторга иногда обходятся дорого.

Так оно и случилось.

— Господин Фар не забыл нашего уговора?

— Какого уговора?

— Относительно стоящей мысли...

— Ах, да... вот чек на...

— Десять тысяч...

Директор проглотил слюну, но подписал. Дюру ведь могла прийти в голову и еще какая-нибудь мысль. Надо было его удержать при «Геракле».

Но вот послышался удар в гонг. Директор быстро поднялся в свою ложу. Море голов шумело и волновалось под ним.

Внезапно погасли люстры и вспыхнул экран.

Жюль Фар увидал набережную реки с каким-то причудливым сооружением, каким-то сказочным городом башен и колоколен.

— Кремль! Кремль! — послышались голоса. Русские пришли-таки посмотреть советскую фильму.

Оркестр, усиленный для этого торжественного вечера, заиграл какой-то бравурный марш. Под этот марш потянулись московские улицы, мелькнула Сухарева башня и вдруг надпись:

Стройные ряды солдат в остроконечных суконных шлемах мерно шли вдоль какой-то белой стены.

И вдруг оркестр, на секунду сделав паузу, грянул:

Казалось, что бомбу бросили в огромный зал. Все вскрикнули, свистки смешались с аплодисментами, ноги затопали, тросточки застучали, полицейский комиссар вскочил со своего кресла, но это был заранее обдуманный трюк.

Оркестр сыграл только первую фразу и тотчас перешел на военный марш. Придраться было не к чему. Между тем уже эти несколько аккордов произвели впечатление удара хлыста. Страсти разгорелись.

Теперь все уже принимали в ходе действия непосредственное участие.

— Молодец, Иван Храбрый! — кричали одни. — Иди бей буржуев!

— Они тебе покажут, где раки зимуют, шантрапа! — кричали другие.

— Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

— Да здравствует лига наций!

— У-лю-лю...

— Молчать...

Раскинулась необъятная степь.

Господин Жюль Фар никогда еще не видал таких огромных равнин.

Там и сям, как застывшие волны, возвышались одинокие курганы. Маленькая точка появилась на горизонте. Она все разрасталась и разрасталась. Теперь можно было ее разглядеть: это всадник, скачущий во весь опор. Оркестр грянул лихой галоп.

— Ого! Иван Храбрый! — кричала публика.

— Пусть-ка он сломит себе шею.

— Зачем ему ломать свою шею. Он лучше сломит шею другим...

— Долой! Фью...

Свистели в ключи, хлопали в ладоши. Полицейский комиссар вертелся, словно сидел на горячих угольях.

Но всадник исчез.

Появилась базарная площадь маленького степного городка.