Дмитрий Емец - Дракончик Пыхалка и Великий Мымр

– У меня нет никакой мозаики!

– А я говорю: она у тебя! – взревел завуч.

Девочка стала незаметно пятиться к дверям. Лжезавуч медленно надвигался на нее, вытягивал руки и повторял: «Отдай, отдай его мне!»

Видя, что Маше грозит опасность, Куклаваня выскочил из-под стола и опутал чудовищу ноги куском бечевки. Лжезавуч споткнулся и растянулся во весь рост.

Воспользовавшись замешательством завуча, Маша выскочила в коридор. За Машей вышмыгнул пупс, которого она подхватила на руки.

Завуч метнулся следом. У дверей он застыл, провел по лицу рукой и, увидев, что борода отстала, посерел от злобы. Проскрежетав: «Проклятая девчонка!», он ударил кулаком по столу и через стекло прыгнул в окно. Уже в полете его пиджак лопнул. Взметнулись черные крылья.

Когда на звон разбитого стекла в учительскую прибежала уборщица, на полу между осколками лежала похожая на тряпку фальшивая борода. И это было все, что осталось от нового завуча Игоря Максимовича.

– Гой еси, славный князь! Тьфу! Да просыпайтесь же, Петр Петрович!

Пирожков открыл глаза. Над ним склонилось румяное лицо Авдохиной. В руке его соседка держала стакан молока.

– Это из Молочной речки с кисельными берегами. Пришла вас угостить! – сказала Авдохина. Продавщица была ранней пташкой – таких людей обычно называют жаворонками, Пирожков же просыпался поздно и любил поваляться в постели – таких называют совами.

Пирожков отхлебнул молока и, скривившись, спросил:

– А пивного болотца у них тут нету? Я бы из него с большей радостью хлебнул.

Снаружи донесся понимающий хохот богатыря Святозара, который чистил коней.

– Слышь, Баба-Яга! Приезжий богатырь спрашивает: пивное болото у нас на Буяне есть? – радостно окликнул Святозар Бабу-Ягу.

– Я вам покажу пивное болото, шаромыжникам! Им подвиги совершать, а они в пивном болоте увязнуть хотят! – возмущенно заворчала Яга.

Пирожков выглянул в окно. Избушка за ночь ушла из леса и нетерпеливо перетаптывалась там, где сливались воды двух рек – Семиструйной и Молочной с кисельными берегами.

Пирожков спустился с печи и привычным движением, только слегка запутавшись в рукавах, надел кольчужную рубашку.

– Выспался, племяш? Самобранку-то расстилать? – забеспокоилась Баба-Яга.

Жизненный опыт подсказывал ей, что мужчин всегда нужно кормить, поить и укладывать спать.

– Что будем делать с Мымром? Придумала, бабушка?

Баба-Яга смотрела на него одобрительно.

– После завтрака скажу. На голодный-то желудок и ухо не работает! – пообещала она и, вытащив из сундука скатерть-самобранку, расстелила ее на столе.

На скатерти появились пироги с капустой, квас, щи и сибирские пельмени. Авдохина ахнула. Она с легким недоверием взяла пирожок, понюхала и осторожно откусила. На лице у нее появилось удовольствие, смешанное с удивлением, и через полминуты они с князем Пирожевским уже жадно уплетали все, что стояло перед ними.

– Угощайтесь, милки, угощайтесь! Вон травки возьмите волшебной, от нее молодеют, все хвори и недуги покидают, силушка приходит, – одобрила Баба-Яга.

– Как же Святозар? Давайте его тоже пригласим! – забеспокоилась вдруг Авдохина, вскакивая.

– Не полошись! – успокоила ее Баба-Яга. – Я Святозару поесть на двор вынесу. Он так тяжел, что, коли войдет, у моей избы ножки подломятся.

Вскоре завтрак был закончен, и Пирожков с Авдохиной почувствовали сытость необыкновенную. Но это была не городская сытость, граничащая с обжорством, от которой клонит в сон, а сытость особенная, деятельная, побуждающая совершать подвиги.

– А грязные тарелки? Давайте я помою! – самоотверженно вызвалась Авдохина, чувствовавшая себя обязанной старушке.

– Что за блажь их мыть? Вот уж чего никогда не делала! – удивилась Баба-Яга. Она свернула скатерть с четырех концов, и грязные тарелки исчезли сами собой.

– Хорошая вещь скатерть-самобранка! Поел – и никаких проблем! Хочешь разговаривай, хочешь книжку читай, – умилилась Антонина Петровна.

К книжкам у Авдохиной было особенное отношение. Она отзывалась о них уважительно, но брала в руки редко. Еще в детстве Авдохина взяла почитать томик русских сказок, но сказки завалились за диван и пролежали там четыре года.