Марк Твен - Принц и нищий [Издание 1941 г.]

По обеим сторонам золоченых ворот стояли две живые статуи — стройные и неподвижные воины, закованные с головы до ног в блестящие стальные латы. На почтительном расстоянии виднелись группы крестьян и городских обывателей, чающих хоть одним глазком увидеть кого-нибудь из королевской семьи. Роскошные экипажи с нарядными господами и такими же нарядными слугами на запятках въезжали и выезжали из многих других ворот дворцовой ограды.

Бедный маленький Том в жалких лохмотьях приблизился к толпе любопытных и медленно, робко прошел мимо часовых; сердце его сильно застучало, и в душе пробудилась надежда. И вдруг он увидел через позолоченные прутья решетки такое зрелище, что чуть не вскрикнул от радости. За оградой стоял красивый, стройный мальчик, смуглый и загорелый от игр и упражнений на воздухе, разодетый в шелк и атлас, сверкающий дорогими камнями; на боку у него висела маленькая сабля, усыпанная самоцветами, за поясом был кинжал; на ногах были изящные сапожки с красными каблуками, а на голове — прелестная алая шапочка с ниспадающими на плечи перьями, прикрепленными крупным драгоценным камнем. Поблизости стояло несколько пышно разодетых господ, — без сомнения, его слуги. О, это, конечно, принц — настоящий, живой принц! Тут не могло быть и тени сомнения. Наконец-то была услышана молитва мальчишки-нищего.

Том стал дышать часто-часто, глаза его широко раскрылись от удивления и радости. В эту минуту его помыслы были полны одним желанием, заслонившим собою все другие: подойти ближе к принцу и всласть насмотреться на него. Прежде чем он сообразил, что он делает, он уже прижался к решетке ворот. Но в тот же миг один из солдат грубо оттащил его прочь и швырнул в толпу деревенских зевак и лондонских лодырей с такой силой, что мальчик завертелся волчком.

— Знай свое место, бродяга!

Толпа загоготали, засмеялась, но маленький принц подскочил к воротам с пылающим лицом и крикнул, гневно сверкая глазами:

— Как смеешь ты обижать этого бедного отрока? Как смеешь ты так грубо обращаться даже с самым последним из подданных моего отца-короля? Отвори ворота, и пусть он войдет!

— Пусть он войдет!

Посмотрели бы вы, как обнажились все головы ветреной изменчивой толпы; послушали бы, как радостно она закричала: «Да здравствует принц Уэльский!»

Солдаты отдали честь алебардами, отворили ворота и снова отдали честь, когда мимо них прошел принц Нищеты в развевающихся лохмотьях и поздоровался за руку с принцем Безграничных Богатств.

— Ты кажешься голодным и усталым, — произнес Эдуард Тюдор. — Тебя обидели. Следуй за мною!

С полдюжины придворных лакеев бросились вперед — уж не знаю зачем; несомненно, они хотели вмешаться и не пустить Тома в королевский дворец. Но принц отстранил их истинно царственным, движением руки, и они мгновенно застыли на месте, как статуи. Эдуард ввел Тома в роскошно убранную комнату во дворце, которую он называл своим кабинетом. По его приказу было принесено угощение; таких кушаний Том в жизни своей не видал, только читал о них в книгах. С деликатностью и любезностью, подобающей принцу, Эдуард отослал слуг, чтобы они не смущали его смиренного гостя своими осудительными взорами, а сам сел рядом и, покуда Том ел, задавал ему вопросы.

— Как тебя зовут, мальчик?

— Том Кэнти, с вашего позволения, сэр.

— Странное имя. [6] Кэнти по-английски значит веселый, живой. Где ты живешь?

— В Сити, осмелюсь доложить вашей милости. Двор объедков за Обжорным рядом.

— Двор объедков! Еще одно странное имя!.. Есть у тебя родители?

— Родители у меня есть, есть и бабка, которую я не слишком люблю, да простит мне господь, если это грешно… И еще у меня есть две сестры-близнецы — Нэн и Бэт.

— Должно быть, твоя бабка не очень добра к тебе?

— Она ни к кому не добра, смею доложить вашей светлости. В сердце у нее нет доброты, и все свои дни она делает зло.

— Обижает она тебя?

— Лишь тогда она не обижает меня, когда спит или затуманит, свой разум вином. Но как только в голове у нее проясняется, она бьет меня вдвое сильнее.

Покуда Том ел, принц задавал ему вопросы.

Глаза маленького принца сверкнули гневом.

— Как! Бьет? — вскрикнул он.

— О, да! смею доложить вашей милости.