Сергей Давыдов - Санаторий доктора Волкова

— Пора вставать, — приказал он себе. — Только осторожно!

Набрав в пригоршню снега и проглотив несколько обжигающих горло комочков, Волков поднялся сперва на колени, подождал, не закружится ли снова голова, и только тогда потихоньку встал.

Ведро валялось в стороне.

Волков с трудом отодрал его от снега — успело уже примерзнуть — и опять отправился за водой.

На этот раз он шел еще медленней. Только не делать резких движений. Счастье еще, что упал не на больную руку!

Откуда у него хватило сил еще раз добрести до залива, набрать воды и прийти в цех? Он шел и все время повторял про себя: «Больше не упаду... не упаду...»

У ворот цеха Волкова встретили Корсаков и дядя Володя.

— Не знали, что и думать, — сказал Корсаков с тревогой. — Что с вами? Почему долго?

— Зачем было туда идти? Снегу бы растопили, — проворчал дядя Володя. — Давайте ведро. А ток опять отключили.

Пока Корсаков помогал ему стаскивать шинель, Волков заметил перемены в настроении людей, в том, как они встретили его, и в том, что никто после работы не лег, хотя устали выше всяких мер. Все что-то делали — одни возились у времянки, на которой уже кипела вода во всех кружках, другие переговаривались между собой, тихо обсуждая сегодняшний удачный день.

— Мы снег уже растопили, — сказал Багров. — Не дождались вас... — Вместо баса у него был сиплый шепот.

— Ангина, — огорчился Волков.

— Ладно, обойдется, — просипел Багров. — В булочную вот опоздали. Хлеб не выкупили, за обедом не сходили...

— Да-а... Вот ведь беда! — протянул Корсаков.

— Кипяточку можно попить, — сказал молчун Соловаров. — С перчиком. Как суп будет.

— Тебе что... — прохрипел Багров. — Ты весь-то с кузнечика!

— А ты всегда в столовой по три порции брал. Теперь потерпи, каланча! Все стали тихо укладываться.

«Нет, голодными вы не ляжете», — подумал Волков и полез в свой сундук. Там у него осталось от пайка, выданного в госпитале, четыре сухаря Понимая, что здесь ему придется пробыть долго, Волков экономил, съедая только полпорции в сутки.

Теперь эти четыре сухаря спасут стариков!

— Как только вскипит вода, — сказал Волков, — опустите в кипяток по куску сухаря. А еще по кусочку возьмите и будете грызть как можно дольше

— Какие сухари? Откуда? — Корсаков заглянул Волкову в глаза. — Из вашего пайка?

Волков перебил его:

— Завтра я снова получу. По продаттестату. — И заверил: — У нас норма довольно большая. Мне хватит.

Достав из сундука последний пакетик сахарина и высыпав его в кружку с буквами «Жав», Волков положил туда целый сухарь. От запаха еды у него резко заболел желудок и закружилась голова. Он все же справился с собой и подошел к Жаворонкову:

— Вот... тот самый мед и сухарь, — и стал кормить Жаворонкова с ложечки.

— Спасибо... доктор.

— Рано булочные закрывают, — простуженно прохрипел Багров. Даже в эту тяжелую минуту дядя Володя не удержался от спора с Багровым:

— Откуда им знать, дурак, что ты еще не выкупил?

— Должны знать, — обиженно ворчал Багров. — Сообщил бы по азбуке Морзе. Точка — тире, точка — тире. Я еще хлеб не выкупил. Подождите, сейчас приковыляю!

Утром ток не дали, и Волков стал собираться в госпиталь. Ждать он больше не мог. Корсаков пытался удержать его, говоря, что сегодня к ним обязательно придут дружинницы и с ними, конечно, придет и врач. Но Корсаков не знал, в каком состоянии находится Волков. Обморок мог повториться в любую минуту.

При свете коптилок Волков критически оглядел свою закопченную, вернее, ставшую непроницаемо-угольного цвета шинель с прожженной полой. Левая рука неуклюже висела на повязке. Общий вид довершала противогазная сумка, в которой лежал пакет с дневником.

— Орел!.. Только к начальству идти. Помогите мне кобуру пристегнуть.

— Зря идете, Борис Федорович, зря... Ваш вид...

— Тише, — перебил Волков. — Вид самый боевой!

Но до госпиталя Волков не дошел.

Едва он выбрался на Большой проспект, как завыли сирены. Тут же словно из-под земли выросли дружинницы и буквально силой заставили его проследовать в противоосколочную щель-траншею.

Траншея была узкой — настоящая щель. Пришлось пробираться боком. Но в глубине было расширение, здесь вдоль стен на чемоданах и узлах сидели люди. Они принесли с собой коптилки, тусклый свет мигал в сыром, пахнущем глиной воздухе.

В убежище царила тишина. Взрослые сидели закрыв глаза. Дети, укутанные в одеяла, шерстяные платки — во что потеплее, привычно-терпеливо ждали конца тревоги.