Анатолий Дементьев - Подземные робинзоны

— На этот вопрос я тоже хотел бы найти ответ.

Несколько минут путешественники стояли у могилы, обнажив головы.

В лагерь возвращались молча. Ребята притихли, взрослые тоже были заняты каждый своими мыслями.

— Что будем делать сегодня? — безразличным голосом спросил Иван Антонович начальника отряда.

— Отдыхать. Вы же настаивали на отдыхе.

— Да, да, я просил об этом. А вы нам почитаете дневник Василия Федоровича Коротаева?

— Если удастся разобрать записи.

После обеда Санин вытащил из рюкзака знакомые всем тетради. Желая уберечь записи от непредвиденных случайностей, краевед обернул каждую тетрадь в пергамент и держал в полиэтиленовом пакете. Сейчас он бережно раскрыл вторую тетрадь и начал листать ее, отыскивая место с разборчивым текстом. Но тетрадь настолько пострадала от воды, что удалось разобрать всего несколько не связанных между собою слов. Зато третья тетрадь вознаградила Николая Павловича. Многие страницы сохранились очень хорошо.

Установилась тишина, все ждали. Санин откашлялся и начал неторопливо читать, словно кому-то диктовал.

«Июля седьмого дня. Наконец-то вышли из пещеры на свет божий. Такое чувство, будто снова вернулись к жизни. Я, когда увидел снова небо, окрашенное нежной полоской зари, увидел птиц, траву и деревья, заплакал от счастья. И не стыдился слез. Мрачные каменные своды, пропасти и трещины, бурный поток, в котором мы едва не погибли, все лишения и тяготы многотрудного пути — все теперь позади. И, слава богу, в самое время. Припасов у нас осталось совсем немного, свечей — тоже. Я последние дни недомогаю что-то, руки и ноги ломит, голова тяжелая — словом, худо. Но Алеше стараюсь показаться бодрым и на боли не жалуюсь. Однако он будто догадывается. Несколько раз я ловил на себе его полный тревоги взгляд. Спросил, почему он так на меня смотрит. «Да я ничего, Василий Федорович, — ответил Алеша, отводя глаза. — Здоровы ли вы?» Уверил его, что вполне здоров и что напрасно он тревожится.

Мы подошли к озеру, любуясь его дивно чистой водой. Стайки мелких рыбешек резвились около нас, и когда я протягивал к ним руку, не пугались. Но самая большая радость — небо. Голубое небо над головой.

Июля девятого дня. Вернулись после большой прогулки, и я тороплюсь описать все увиденное, пока свежи впечатления. На память что-то плоха надежда, подводит она меня частенько…

Теперь совесть моя чиста, просьбу Евгения Павловича Самарского я исполнил, и записи мои, хотя и не полные, и — боюсь — бестолковые, все же принесут ему пользу.

После долгих поисков посчастливилось нам встретить пещеру — небольшую, совсем как монашеская келья. Да и человек, что в ней жил, очень строгую жизнь вел. Это по всему видно. Кто он — пока не знаю. Евгений Павлович ничего о нем не написал. Я уже думаю, что был тот человек безвестным путешественником, какие у нас на Руси встречаются. На свой риск и страх пускаются они в опасные путешествия, и если гибнут, то никто об этом и не узнает. А очень может быть, что жил здесь монах-отшельник. Случалось мне слышать о таких монахах, жили они в пещерах, вдали от мирских соблазнов, забот и тревог. И уж, наверное, то был не досужий искатель приключений, да и не охотник, как я было подумал вначале. Карта, нарисованная им, превосходна, такую не мог сделать человек неграмотный. К великому моему огорчению, имени его я так и не узнал.

В пещере, разумеется, никого мы не нашли, только пара сизарей вылетела навстречу, громко хлопая крыльями.

Мы с Алешей осмотрели все жилище. Но ничего интересного не обнаружили. Полагаю, что человеку, который жил здесь, удалось выйти на волю. Наверное, он переплыл озеро, иначе как же карта, им составленная, попала в руки Самарского, а позднее — в мои.

А вот нам с Алешей озеро не переплыть, я-то плавать не могу по здоровью, и как ни печально, надо тем же путем возвращаться, каким мы и сюда пришли. Как подумаю об этом — нехорошо на душе».

Николай Павлович умолк, осторожно перебирая слипшиеся страницы дневника. Слушатели терпеливо ждали. Наконец краевед нашел новое место, где текст сохранился. И снова зазвучал глуховатый, с хрипотцой голос Санина:

— «Это ужасно! Ужасно! Мы так запутались в подземных переходах, что совсем не знаем, куда идем и сколько уже времени прошло.

Какое сегодня число — я не могу сказать. Не знаю даже день сейчас или ночь. Часы мои стали, наверное в них вода попала или сломалось что-то. Как же теперь без часов-то…

Алеша все бодрится и меня подбадривает. А я вижу: и ему тяжело. У нас только и разговору о том, как выйдем мы отсюда и что станем делать. Алеша насмешил меня, сказав, что в первом же трактире щей попросит и блинов. Какие уж там блины, живыми бы остаться.