Евгений Аврутин - Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия

Саша улыбнулся:

– Я отвечу вам, как и князю. Не-зна-ю.

Рождествено, мая ** дня 1856 года

Дорогая Джейн!

Война закончилась, и я пишу тебе письмо из Рождествено.

Начинаю с приветов. Тебе привет от Льва Ивановича. В письмах он неизменно сообщал, что здоров и не тревожится за меня. Но поверь, Джейн, увидев его, я впервые пожалел о своей поездке. Лев Иванович полностью поседел и, как сообщила Марфуша (тебе от неё тоже большой привет), болел беспрерывно.

Слава Богу, сейчас он поправляется. К тому же ходят слухи, что Россию ждут большие перемены, может, даже освобождение крестьян. Эти слухи бодрят дядю не меньше моего возвращения.

Скоро в наши края вернутся Катерина Михайловна и Данилыч. Про Катерину Михайловну можно сказать в двух строках: она работала в госпиталях, сначала Севастополя, потом Симферополя. Там она вынудила двух воров подать в отставку, а третьего вынула из петли (на случай, если я слишком буквально перевёл идиому, – предотвратила его самоубийство), уговорила поработать несколько месяцев санитаром и лишь потом вернуться к этой идее [104].

У Данилыча приключений было больше. Как выяснилось, Катерина Михайловна, пока я лежал в Севастопольском госпитале, скрыла от меня, что в ту ночь, когда мы расстались, Данилыч был ранен и оказался в плену у французов. Они вытащили из него пулю и, видимо опасаясь, что он, чуть поправившись, взбунтует и уведёт всех пленных, поторопились отправить в Марсель.

Как бывает с твоими (да и моими) хандрящими соотечественниками, морское путешествие освежило Данилыча, восстановило силы, и он, уже когда корабль проходил Босфор, прыгнул за борт и благополучно добрался до турецкого берега. Там быстро поправился у знакомых армянских купцов и направился на Кавказ, уже по южному берегу Чёрного моря. По дороге он выдавал себя за поляка – добровольца турецкой армии.

Приблизившись к территории боевых действий, Данилыч сначала нашёл в горах нескольких беглых русских пленных. Вместе с ними создал небольшой отряд, с которым разгромил два конвоя с пленными и рабами, захваченными башибузуками. Одним словом, к стенам крепости Карс, осаждённой русской армией, он привёл уже чуть ли не полк, с обозом, артиллерией и знамёнами (конечно, трофейными).

Когда на Кавказе установилось перемирие, Данилыч за две недели добрался до Симферополя, привёл в порядок возок и двинулся в обратный путь. Это мне известно из письма Катерины Михайловны. Она передаёт тебе большой привет, Данилыч тоже.

Тебе привет от Карри – кажется, так ты называла Карагеза. Поверь, когда я захожу на конюшню, он ржёт, будто хочет спросить: когда же ты вернёшься? Он не обижается на тебя за ночную прогулку.

И напоследок о самом скучном – о моих приключениях. Собственно, их и не было вообще. Так как я получил несколько ран, то выздоровление проходило безобразно долго. Меня отправили из Севастополя в Симферополь. Там я узнал, что войска союзников смогли овладеть Севастополем, или, как говорили мне раненые моряки, «лишь Южную сторону захватили». Правда, при этом они плакали.

Как я понял, эта операция настолько утомила союзников, что воевать дальше они не хотели, да и наши не собирались. Поэтому я спокойно поправлялся, понимая, что для меня война закончилась, и не жалея об этом.

Пожалуй, единственным приключением для меня стала встреча в госпитале с Федькой, которого ты называла Тедди. Какое-то время он навещал меня и так смешил, что санитарам приходилось поправлять бинты. Потом и сам поселился в моей палате, с неприятным, но, по счастью, не смертельным ранением. Дальше все сложилось замечательно: он тоже выжил и отправился со мной в Симферополь, буквально на одной повозке.

Конечно же, мы о многом говорили: он – о войне, которую я почти не видел, я – о нашем чудесном путешествии. Он очень восхищался тобой. Честно сказать, Федька не всегда говорит о барышнях как джентльмен, но о тебе он говорил всегда благородно, лишь иногда смущая меня словами о том, как мне… (Зачёркнуто.)

Заговорили мы и о твоём приглашении. Я сомневался в том, что русскому прилично приехать в Англию так скоро после войны, но Федька быстро разрушил мои сомнения. Говорил он примерно так: