Тоня Шипулина - Ведьма Страны Туманов

– Стланно, – протянул озадаченный Рыська, наткнувшись на брошенный бубен. – Полинка с ним обычно не ласстаётся…

– Может, прогуляться куда-нибудь пошла? Ведь здесь же не тюрьма.

Юся с интересом взглянула на бубен. Круглая доска, обтянутая кожей, по краям которой висят на крепких нитках серебряные монеты. А ещё орнамент: неописуемо восхитительный, волшебный!

– Нет, не могла она никуда уйти, – Рыська нахмурился и сунул бубен Юсинь в руки. – Мы с ней договаливались, что я сегодня плиду. Она всегда своё слово делжит…

– Тогда не знаю, – Юсинь не успела ничего добавить. Рыська схватил её за платье и потащил обратно – туда, откуда они только что пришли.

– Сколее! – горячо шептал он. – Нам надо домой! Мне нужно лассказать обо всём Улсе!

Ырка метнулся за незнакомкой по невидимой дорожке из ядовитых грибов. Вытянул чёрную руку, едва коснулся горячей прядки волос и ахнул…

«Живая! – крикнул он, не крича. – Она – живая!»

– Что случилось? – спросил Рыська Юсинь, которая резко остановилась.

– Почудилось, – ответила Юся, обернувшись. – Что кто-то есть здесь… почудилось.

– Нет здесь никого, – Рыська с грустью посмотрел на бубен, который всё ещё был у Юси. – Уже никого больше нет…

И девочка с мальчишкой-котом, ни разу не останавливаясь, поспешили к дому ведьмы. За ними, по спасительной тропинке из выращенных Морой ядовитых грибов, бежал Ырка.

Он не сводил горящих глаз с Юсинь, с наслаждением ловил на ходу дивный запах живого человека и облизывался…

Тараканы весело хороводили вокруг последней горстки муки в дальнем углу маленькой комнаты. Когда-то здесь хранилась лучшая в Стране мука, из которой Мора пекла знатные караваи. Теперь старуху куда больше интересовали свойства ядовитых грибов. Ведь они были единственным её козырем в борьбе с всесильной Урсулой.

– Ну куда ж ты, сопляк, запропастился? – Мора то и дело поглядывала в единственное окно своей мельницы. Но оно было таким грязным, что даже после того, как старуха протёрла его мокрой тряпкой, осталось таким же мутным. – У меня же для тебя такая новость! – Мора ухмыльнулась и продолжила разговаривать сама с собой: – Я же для тебя ЖИВУЮ нашла! Живёт себе в доме у Урсулы: учится, не подозревает, что на неё охота начнётся.

Мора рассмеялась:

– Ох, не прощу я подруженьке того золота! Не прощу ожерелий и корон драгоценных! Ох, поплачет она ещё о своей родной душе!

– И слезинки не пророню! – раздался вдруг знакомый голос за спиной у Моры.

Старуха обернулась и затряслась.

– Слышала всё? – спросила Мора тихо и поджала губы.

– Слышала, – подтвердила Урсула и подошла чуть ближе.

– А вот больше ничего не скажу, – старуха затряслась сильнее и отступила на пару шагов назад, к столу, на середине которого ещё с прошлого визита Урсы оставались плесневеть липкие жёлтые грибы в блюдце.

– А я и не жду от тебя рассказа, – невесело улыбнулась Урсула. – Твоё слово теперь ничего не стоит. Оно отныне всё равно, что песок под ногами, как эта плесень, которая дом твой медленно съедает. Нет в нём прежней силы.

– Не читай мне нотаций – делай то, за чем пришла! – повысила голос Мора. – Или насладиться моим страхом хочешь, подруженька?

– Мне от твоего страха никакого удовольствия, – Урсула закатала один рукав платья, обнажив белое в сверкающих браслетах запястье и золотое кольцо с топазом на безымянном пальце. – Ты только выбери: здесь и быстро или там: медленно и болезненно?

– Здесь хочу! – Мора подошла к столу вплотную, облокотилась на него неловко, будто тощие ноги её совсем не держали, и протяжно вздохнула. – В доме своём хочу умереть. Не хочу среди людей юродивой угасать.

– А я ведь хотела тогда поделиться с тобой, Мора, – ведьма опустила правую руку с топазом на пальце. – Жалко мне тебя было. Думала, не справилась ты с просьбой Кладовика, потому что терпения и опыта не хватило, а теперь понимаю: нет, не поэтому.

Мора вопросительно взглянула на бывшую подругу.

– Доброты тебе не хватило. Я золото люблю за то, что отогревает кожу мою холодную, ломоту в костях снимает. А ты любишь его, потому что оно тебя над остальными превозносит. Ты, Мора, как грибы твои обманные, – одной казалась, другою была.