Сергей Шемякин - Господа офицеры! Книга 2.

Из пяти винтовок красных успели бухнуть только две. Ганевич разрядил свой браунинг в пять секунд. Стрелком он оказался действительно знатным. Все красногвардейцы оказались убиты в голову. Из своих не повезло только Дубровскому, оказавшемуся на линии огня и получившему винтовочную пулю в ногу. И когда распахнулись ворота и с десяток офицеров высыпало с короткими палками на подмогу, дело, казалось, было уже сделано. Не ударь минутой спустя со стороны тупика пулемёт. Первая очередь прошла выше, а вторая ударила прямо в гущу скопившихся около пакгауза арестованных, скосив сразу несколько человек и заставив остальных броситься в рассыпную. Третья уже никого не достала.

— С паровоза бьёт, собака! — определился Забродин, высунув голову из-за угла пакгауза. — Тем, кто ещё внутри остался — не выйти!

— А паровоз наверняка исправный, если на него затащили пулемёт, — с раздумьем сказал Аженов. — А не прокатиться ли нам господа на паровозе?!

— А что, это дело, поручик! — согласился есаул. Попробую-ка я с прапорщиком зайти сбоку, а вы отсюда шумните, чтобы отвлечь.

Из восьми офицеров, укрывшихся за стеной, оружие имели только половина. И когда ушли обладатели двух винтовок Забродин и Озереев, среди оставшихся вооружённым оказался только Аженов. Тот разжился аж двумя наганами, успев забрать свой офицерский самовзвод из-за отворота бекеши убитого Лукина.

— Кстати у меня не было времени поблагодарить вас, Александр Львович, — сказал он Ганевичу. — Вы стреляли настолько быстро, что эта расстрельная команда просто не успела отправить меня на тот свет.

— Браунинг — хорошая штука, жалко патронов больше нет.

— Вот вам на память вместо браунинга, — протянул ему Аженов наган красногвардейца. — Правда, два выстрела из него я уже сделал.

Они подождали ещё пару минут, давая возможность Забродину с Озереевым обойти станционное здание.

— Пора наверное, — решил Ганевич и высунувшись из-за угла дважды выстрелил по паровозу. Пулемёт тут же отозвался очередью, искрошив пулями весь угол склада.

— Метко бьёт, зараза, да и мы не лыком шиты, — высунув наган, пальнул в паровозную трубу Аженов. И видно попал, потому что пулемёт длинно и зло огрызнулся снова. И едва он затих, дважды саданула винтовка. Это Забродин, забравшись на крышу станционного здания, ударил сверху, распластав пулемётчиков на паровозной будке.

Ганевич высунул из-за угла папаху, но больше никто не стрелял.

— Всё, господа, броском к паровозу! По пути подобрать винтовки, которые остались.

Аженов рванул первым, остальные за ним. Когда Пётр подбежал, там уже хозяйничал Озереев, успев поймать пытавшегося сбежать машиниста.

— А вы правы оказались, Пётр Николаевич, — весело подмигнул ему Вадим. — Паровоз то действительно исправный. Да и согреться здесь есть чем, — вынул он из мешка четверть самогона.

Г Л А В А 5

Через сутки были уже в Новочеркасске. День стоял солнечный. Деревья серебрились инеем, а купола Новочеркасского собора блестели золотом. На небе — ни облачка. Жить бы, да радоваться! А настроение было паршивым. В тендере заиндевевшего паровоза лежало трое убитых, и умерший ночью Иванишин, а в паровозной будке — трое раненых, один из которых тяжело. Но не это тяготило душу, а обстановка, царившая на территории Войска Донского. Пока ехали, насмотрелись всякого: пьяные толпы казаков на станциях, митинги, брошенное военное имущество, изломанные повозки и бесхозная артиллерия. Ясно было одно — с красными воевать никто не хочет. Все настолько устали от войны с германцем, что у людей на уме только одно: лишь бы не трогали, да быстрей распустили по домам. Казачки рвались в свои станицы до детей и жёнок, а их понуждали охранять эфемерную донскую границу. Тут поневоле митинговать начнёшь. Ладно бы германец пёр, а то свои! А со своими всегда договориться можно, не потчуя друг друга пулями.

Аженов казаков понимал. Он тоже, ох как хотел домой — два года не был, не шутка! Не понимал другого: Почему он, боевой офицер, три года честно дравшийся за своё Отечество на фронте, вдруг стал ни с того ни с сего врагом этим людям с красными бантами, захватившими власть в Питере и Москве? По какому праву его объявили врагом? По какому праву заморозили подпоручика Иванишина? По какому праву их всех приговорили к смерти? "Глупцы они, что ли, — думал Аженов, — объявить войну офицерскому корпусу? Офицеров в армии тысяч триста. Даже если одна треть пойдёт воевать — это же силища! Ох и дорого заплатят политиканы за такую гнилую идейку. Берегись власть офицерского корпуса! Хотя, чего им бояться! Не получится всех под себя подмять — снова сбегут в эмиграцию, сволочи! Поставить бы всех этих политиканов-бездельников к стенке: и "временщиков", и большевиков и прочих. Чтоб не мытарили народ, а дали жить всем спокойно. Вот это было бы правильно. Зря царь с ними миндальничал. Очень вредные для страны люди".