Валерий Елманов: Крест и посох

И тут девушка поняла, что она сделает завтра и куда пойдет. В этом заключалась ее единственная надежда на успех. Маленькая, просто крохотная, почти незримая, но она была. Правда, Доброгнева знала и другое. Это будет очень страшно, с нее потребуют чудовищную плату, ничего не дав взамен — такое было наиболее вероятным. Все это она прекрасно понимала, но отступить в сторону, когда погибал ее названый брат, как она уже давно мысленно называла князя, девушка просто не могла.

И пусть ее сердце кричало от ужаса, а душа была объята страхом, но она не видела для себя иной прямой дороги или окольного пути.

Так она и просидела в княжьей ложнице весь остаток ночи, с нетерпением дожидаясь рассвета. И первое, что увидел Константин после своего недолгого сна, — ее. Она отрешенно смотрела прямо сквозь него куда-то вдаль и о чем-то напряженно размышляла. Князь еле заметно пошевелил пальцами своей широкой могучей пятерни. Движение было слабым, но Доброгнева сразу очнулась от своих раздумий, тут же вскочила с постели и бросилась к выходу. Она не хотела встречаться с упрямо вопрошающим княжеским взглядом, но не смогла пересилить себя и, уже открыв дверь, все-таки обернулась.

«Скажи, что это больше не придет! Я не вынесу еще одного раза!» — молили глаза Константина.

«Не скажу, ибо это будет неправдой», — сурово отвечали ее зеленые зрачки.

«Когда ждать?» — стиснул зубы князь.

«Не знаю», — последовал обреченный в своей беспомощности ответ.

«Как мне с ним бороться?»

А вот это уже было кое-что. По-мужски. Именно так и надо встречать опасность. Даже если она непреодолима. Только животные порою специально подставляют свою шею, чувствуя, что враг неизмеримо сильнее, и заранее сдаваясь на милость победителю. Им легче. К тому же им всегда противостояло такое же существо, как и они сами, действительно зачастую великодушно щадящее сдающегося врага, который таким образом переставал быть достойным противником в глазах сильного.

Хлад же не ведал великодушия, но лишь ненависть ко всему живому. Однако Доброгнева не знала ответа и на этот мужской вопрос, который лишь укрепил ее решимость пойти на все. Ценой увечий, здоровья, жизни, наконец, но попытаться сделать все, что в ее силах.

— Перед тем как лечь, привязывай к пальцу колокольчик, — наконец разжала она губы. — Только к безымянному пальцу на правой руке, — зачем она это говорила, девушка и сама не знала, но, не в силах удержаться, продолжала: — И на каждый средний палец вздень кольцо из серебра. Даже на пальцы ног. Четыре кольца и пятый — серебряный крест на груди.

Константин молча кивнул и вновь с надеждой посмотрел на нее.

— И это поможет? — недоверчиво шепнул он.

— Да, — хрипло изрекли очередную ложь ее уста. — Но только если ты сам будешь бороться до конца.

Она не могла сказать, что все это бесполезно и глупо, что спасения нет, а есть только Чудо, которое она попытается ему принести, если, конечно, вообще вернется оттуда живой и если оно есть.

И тут она вспомнила еще одно средство, причем неожиданно даже для самой себя, и решилась сказать об этом вслух, хоть и страшась предстоящего ответа:

— Ты можешь повелеть, чтобы в твоих ногах спал еще один человек. Это может помочь. — И она просяще посмотрела ему в глаза, всем своим существом умоляя сказать «да».

Константин отрицательно покачал головой. Сразу, не раздумывая, и грустно усмехнулся. «Слишком высока цена», — красноречиво ответила эта усмешка.

— Это может быть обреченный на смерть тать, — искала она выход.

— На Руси нет смертной казни, — получила она ответ, и это была правда. Восточные варвары, в отличие от кичащейся своей цивилизованностью, образованностью и культурой средневековой Европы, и впрямь не имели в Правде Ярославичей ни одного преступления, которое каралось бы смертью.

— Или больной, коему уже ничто не поможет, — не сдавалась Доброгнева.

— И это не дело.

— Тогда прощай, — печально вздохнула она, но странное дело, в глубине души испытывая гордость за человека, который очередной раз доказал ей, что она избрала своим названым братом лучшего мужчину в мире, равного которому нет ни по доброте, ни по бескорыстию, ни по верности, ни по отваге.

Не зная, вернется или нет, а если да, то когда и какая, сможет ли принести мало-мальски утешительную новость, она вновь подошла к его изголовью. Чуть помедлив, молча склонилась и поцеловала сухими обескровленными губами в еще бледную, но уже начавшую понемногу розоветь щеку и, не зная, что еще сказать перед разлукой, которая, вполне возможно, могла оказаться вечной, лишь повторила: