Эдуард Лимонов - Золушка беременная

Всё больше поножовщины и драк,
Всё солнца меньше, а дожди всё гуще,
То, что случилось в Беловежской пуще,
России не переварить никак…

И даже сквозь хмельную даль стакана,
Сжимая заскорузлою рукой,
Раздумываешь, что страна с тобой.
Вдруг натворили три злодея, спьяна…

Раздумывает подлинный мужик.
И хочется кому–то взрезать горло.
Чтобы пришёл бы злыдню бы кирдык,
Ведь до сих пор не легче, так припёрло…

Вот на окне дозревают
Сливы и помидоры,
Словно бы головы догнивают
Кровавого термидора…

О, Робеспьер, и о, нежный и злой
Сент — Жюст…
Ваших волос можжевеловый, молодой
Жёсткий куст…

Кровью пропитан, друзья якобинцы,
Вы термидора для буржуазии гостинцы,
От париков не успевшие освободиться,
В толщу веков Вам, напудренным, вниз провалиться…

Головы смяты…
Целуют друг друга.
Amies, comradы и браты,
Как вы упакованы туго!

Напротив — дом многоэтажный,
В нём — магазины и кафе,
А также «Альфа–банк» продажный,
Где буква «Фэ» как галифе

У красного кавалериста,
Пылает «Альфа — Банк», кровав
Народной кровью, что игриста…
Пётр Авен, долларов набрав,

С противным Фридманом… Из пушки
Я «Альфа–банк» бы расстрелял,
Все распорол его подушки,
А деньги бедным бы раздал…

Граф пьёт пятые сутки молодое вино,
Он оставил Шато Лафит,
Граф бессмысленно смотрит в ночи порно,
Граф и корчится, и кричит!

Граф оставлен женою его, Жаклин,
Хлыстик, туфельки, пара шляп…
У французского графа английский сплин
И тоска, словно он араб…

Где контесса? Контессы повсюду нет:
В библиотеке, в саду, в окне…
Граф желает, чтобы его к стене
Вдруг поставил Военсовет…

Граф расстрела хотел бы, ещё темно,
Чтоб палач был простужен и зол,
А пока граф лакает свое вино
И бокалы швыряет в пол…

Ведь нежнее не будет её бедра,
Был так тонок её язык…
Хоть убийцу арестовать пора…
Жандармерии нет, старик…

Приняв в себя болванку алую
И внутренности этим балуя,
Рыдает женщина от счастья,
Я в этом принимал участье…

Всего лишь ночью этой прошлою,
Как офицер с улыбкой пошлою,
Однако же восторга бес
Со мною в женщину залез…

А дома — светлая культура,
Ряды уютных умных книг,
Великая литература,
Которая есть твой двойник,

Однако вспомни, сын мой, вспомни!
Что было с Фаустом тогда,
Когда в Москве или в Коломне
Ещё казнили иногда…

Ведь Фауст цвёл, цвела Европа,
Фаянс, фарфоры, гобелен,
Изобретенье микроскопа
И просвещённый суверен.

Ты хочешь, чтоб тебя убили?
Чтобы потом бы ты лежал
В цветах, в завалах роз и лилий,
И чтоб буржуй бы ликовал?

Ты хочешь мумией бесстрастной
Войти в истории пласты,
Как раковиной неопасной,
Стеснённой в недрах мерзлоты?

Но нужно заслужить такое…
Еще старайся и дерзай,
Чтоб жало выпустил стальное
В тебя любимый русский край.

Портрет Шикльгрубера висящий,
Но всё равно он идеал,
Под ним немецкий отрок спящий
В предчувствии своих Валгалл

Погоны чёрных офицеров,
Корниловцев, а то эсеров,
И девок скользкие чулки,
А то ещё большевики!

Позывы к Эросу и к бою,
И к алкоголю, что таить.
Жить, как положено герою,
Резню и эпику творить
И папиросы всё курить…

Вот как хотел он жить иначе,
И прожил volens nolens так,
И лишь созвездия лохмаче
Глядели в гущу наших драк.

И девок сытая промежность
Нас заставляла не забыть,
Что за убийством будет нежность
За нежностью — позыв убить…

Когда прекращаются авиарейсы
С началом гражданской войны,
Когда убегают принцессы Грейсы
«Из этой проклятой страны»,

Когда иностранные злые посольства
Стоят холодны и темны,
Когда в супермаркеты продовольства
Уже не завезены…

Тогда появляются юные банды,
Подростков угрюмых орда,
И, как людоеды из чёрной Уганды,
Бесчинствуют сквозь года.