Нина Берберова - Немного не в фокусе - стихи, 1921-1983

В осенний вечер слишком рано
Темнеет. Сядем у костра.
В дыму соснового тумана
Мы будем слушать до утра
О смерти дикое сказанье,
О жизни долгое молчанье,
И донесет издалека
Нам ветер, чрез поля и кручи,
Неотвратимый, неминучий
Скрип надмогильного венка.

Я слышу: гнется крест огромный,
Я слышу: стонет ржавый гвоздь,
И ветер, всероссийский гость,
Летит по всей России темной,
Метет фиалок черепки,
Гвоздик былые лепестки,
Что нам, в неотошедшей дрожи
Сицилианских роз милей,
Альпийской лилии дороже, —
В нас память совести прочней.

Пускай блаженство переходит в боль,
Пускай любовь прейдет в измены,
Пусть от разбрызганной прибрежной пены
Останется на камнях только соль,

И над крестом возлюбленной могилы,
Где черви точат мертвые глаза,
Кощунственно не раз пройдет гроза,
Тревожа мертвеца полночной силой.

Пусть будет так. Но жизнь хотела быть
Величественной, женственной и ясной,
И не могу смириться и забыть
Ее рассвет пророчески-прекрасный.

Припомни день вчерашний, —
Счастливые года!
От молодости нашей
Ни тени, ни следа…
Но мы еще живучи,
И можем повторить
Тот шквал, тот неминучий,
Что удалось прожить.

А помнишь, как, бывало,
Мы разбивались в кровь?
Начнем же все сначала,
И голод, и любовь.
Не говори, что силы
У нас с тобой не те:
Вот мир все в той же милой
И дикой красоте.

Пусть ты смирней и глуше,
Пусть я не хороша,
В бессонницу подслушай,
Как плачется душа.
О чем ее рыданья?
Она готова вновь
На вечное скитанье,
На нищую любовь.

Если б я искал защиты
От всемирного огня,
Я б пришел к тебе навеки,
И укрыл бы ты меня;
Если б я боялся жизни,
Смерти, скуки, суеты,
Я б пришел к тебе навеки,
И меня б утешил ты.

Но, прости, я в этом мире
Счастья вовсе не ищу,
Я хлебнул такой отравы,
Что покой не по плечу.
Я хлебнул такой свободы,
Что меня не приручить,
И любовию до гроба
Это сердце не прельстить.

Не суди мои дороги,
Эти темные пути!
Там таких, как ты, наверно
Лучших в мире, не найти.
На последнее признанье,
Милый друг, не отвечай,
Дай мне руку на прощанье,
И прощай, прощай, прощай!

За погибшую жизнь я хотела любить,
За погибшую жизнь полюбить невозможно.
Можно много забыть, можно много простить,
Но нельзя поклониться тому, что ничтожно.

Эта гордость моя не от легких удач,
Я за счастье покоя платила немало:
Ведь никто никогда не сказал мне “не плачь”,
И “прости” никому еще я не сказала.

Где-то пляшет под флейту на палке змея,
Где-то слепо за колосом падает колос…
Одиночество, царственна поступь твоя,
Непокорность, высок твой безжалостный голос!

Не может сердце разлюбить.
Темнеет день, проходят годы,
Все продолжает сердце быть
И слушать времена и воды.
Все продолжает сердце жить.
На площади, совсем некстати,
Так продолжает нас смешить
Израненный шпагоглотатель.
И престидижитатор тот,
Огнем пылавший, как комета,
И больно опаливший рот,
Напоминает сердце это:
— Оно не в силах разлюбить,
Оно некстати хочет жить.
Оно так хрупко и так мало,
Оно не дышит, но дрожит,
И кажется, что обветшало
От гибелей и от обид,
От отмелей, морей и устей.
Но сердце продолжает жить:
Оно под сапогом не хрустнет,
Его в огне не растопить.
. . . . . . . . . . . . . . .

Мы потерялись, мы прошли
В тумане мировой пыли,
И с нами вместе пеной смыты
Загубленные Афродиты,
Безносый царь, безрукий бог, —
Всё это был над миром вздох.

Летучей жизни ход жестокий
Мне не поправить, не вернуть,
Не выжечь памяти стоокой,
Себя ничем не обмануть.
Всё для тебя: и топот ночи,
И дней набег, и эти очи,
Что все синей, все хорошей
Сверкают в памяти моей.

Да, наши жизни были разны.
Мой жар по холоде твоем,
Твой гнев за нежность и соблазны
Палили нам сердца огнем.
Но ты, смеясь, в воде не тонешь,
И не сгораешь на огне,
И гибнуть в вихре беззаконий,
Конечно, выпало лишь мне.