Нина Берберова: Облегчение участи

Эта была одна из самых загадочных и наиболее талантливых женщин в истории русской литературы ХХ века.

Когда в 1989 году Нина Николаевна Берберова (1901–1993) посетила Россию, а точнее, уже начавший рассыпаться Советский Союз, многие, читавшие в «самиздате» ее книги, были поражены. Вместо едкой, язвительной и блистательно ироничной писательницы и мемуаристки перед толпами, правдами и неправдами стремившимися попасть на встречу с живой участницей «серебрянного века», предстала милая, интеллигентная бабушка из Америки, вспоминавшая, как за ней ухаживал Гумилев и как она бросила Ходасевича. И лишь иногда жесткость некоторых ее ответов напоминала людям, что перед ними — та самая Берберова. Мастер холодной, виртуозной прозы, автор великой книги воспоминаний «Курсив мой». Книги, вобравшей в себя множество жизней и судеб тех, чьи имена впоследствии именно курсивом были вписаны в историю русской культуры только что ушедшего столетия.

Ходасевич и Георгий Иванов, Бунин и Адамович, Горький и Блок, Набоков и Добужинский — кого только не встречала она на дороге жизни. Голодный Петроград времен гражданской и революции, Берлин двадцатых и русский Париж до, во время и после Второй мировой были выписаны ее неповторимым пером с потрясающей четкостью и какой-то недосягаемой прозрачностью слога.

Биография Берберовой слишком хорошо известна, чтобы повторять ее вновь. Дочь известного финансиста времен последнего русского императора, жена великого поэта и критика Владислава Ходасевича, женщина, вызвавшая самые горячие чувства Горького и Гумилева, писательница, чьи книги, казалось бы, интересные только для ценителей русской литературы, были переведены на несколько десятков языков, она покинула Россию в 1922-м, чтобы ненадолго вернуться спустя шестьдесят семь лет. Блистательная журналистка, Нина Николаевна работала в знаменитой русской парижской газете «Последние новости». «Печатала рассказы и даже стихи, кинокритику, хронику советской литературы, иногда — репортаж, а летом заменяла уехавшую в отпуск машинистку», — вспоминала она впоследствии. Наверное, эта работа, требовавшая отточенной точности и аккуратности, и привела к написанию повестей-биографий, впоследствии принесших ей мировую славу. Таких, как «Железная женщина: Рассказ о жизни М. И. Закревской-Бенкендорф-Будберг и ее друзьях». Или «Чайковский. История одинокой жизни».

Потом, в Америке, уже после войны, Нина Николаевна, читая курс литературы в разных университетах и все чаще обращаясь к воспоминаниям, почти забросила рассказы, которые, наряду с журналистскими заметками и жизнеописаниями, публиковала в Париже. Берберова придавала им мало значения, но они, без преувеличения, вызывали восторг у русских читателей. Потому что это была проза по-настоящему талантливая — ведь Нина Николаевна обладала абсолютным чувством слова.

Мы предлагаем вашему вниманию повесть «Облегчение участи» (1938 г.), которая была опубликована в сборнике Нины Берберовой, вышедшем в 1949 году в Париже.

Виктор ЛЕОНИДОВ,

зав. архивом-библиотекой Российского Фонда культуры.

Мамаша, маман, маменька жила на седьмом этаже громадного старого дома. Весь этаж отдавался по комнатам; в каждой комнате люди ели, спали, готовили и в общий коридор, по вечерам, выносили ведра с отбросами. Старинного устройства водяной лифт портился через день, свет не всегда горел на лестнице, не имевшей окон, чугунная дверь на улицу была слишком тяжела, и потому мамаша почти никогда не выходила: в лавку бегала соседка, в гости мамаша отправлялась либо в своем этаже, либо этажом ниже — дом был заселен русскими, и только в церковь — по большим праздникам — она спускалась и потом долго поднималась, стуча зонтиком, дыша, чуть не плача. А когда ей говорили знакомые, встреченные у свечного ящика: «Зашли бы как-нибудь, Клавдия Ивановна, чайку попить», в мыслях был все лифт да лифт, темный заворот этажей, крутые, обшмыганные ступени. «Нашли тебе место, и сиди, думалось ей, — а то еще уйдешь — не вернешься, застрянешь между этажами или задохнешься пешком». Алеша же находил, что квартирка у маман очень удачная, что чем выше жить, тем чище воздух. Когда он приходил, он настежь открывал окно, выходившее на глухое, круглое здание, похожее на земной шар, — то был газовый завод.