Array Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

А созвездия похожи в дивном сумраке нетленном
На серебряные бусы, окаймленные эбеном [22] Эбен — черное дерево. !

Я жаждал, я ждал — и в конце концов постиг, что был глуп, как дитя.
А ты всерьез обманула меня, мне дав обещанье шутя.

Увы, бесконечной была моя ночь, как ты и хотела вчера, —
Ведь ты поскупилась, не разрешив этой ночи дойти до утра!

Нас обносит любимая родниковой водой и вином,
Ароматы смешав в благовонном дыханье одном.

Вся она — совершенство, вся — свежести нежной намек,
Спелых яблок румянец сквозит в смуглоте ее щек!

Сетует она, а слезы — зримый след душевных смут, —
Слезы, смешанные с кровью, по щекам ее текут:

«До каких же пор украдкой мы встречаться будем, друг?
Где найдем мы избавленье от безмерных наших мук?»

О темнокожая девушка, я страстью к тебе сражен,
Тобой ослеплен я, единственной из множества дев и жен:

Кокетливо растягиваемые, пленительные слова,
Эбеновый торс, эбеновые плечи и голова!

Ах, друзья, вы не внимайте повеленьям благочестья,
А, восстав от сна, смешайте душу с винным духом вместе.

На траве святое утро плащ рассвета расстелило,
И росой отяготились вихрей влажные ветрила.

Пробил час — и перед кубком преклонил кувшин колени,
А петух вскричал: «Пируйте поутру, не зная лени!»

Громко флейта застонала от желания и страсти,
Ну, а ей красноречиво вторят струны сладострастья.

Что вся жизнь, весь мир подлунный, кроме этого мгновенья?
Что милей, чем виночерпий в миг покорного служенья?

На моих висках страстотерпца — украшенья сребристых седин,
Но доныне упорствует сердце в заблужденьях былых годин.

Безобразны седые пятна, но душою потребно пасть,
Чтоб гнедого коня безвозвратно перекрасить в другую масть!

Это будет поддельная младость, и подлога ничем не скрыть,
Ведь утрачена прежняя радость, порастеряна прежняя прыть!

Душу твою чаруют прекрасных очей дары,
Влекут твое сердце ночные и утренние пиры,

Гибкой ветви подобный тебя привлекает стан
И щеки, похожие дивно на спелых яблок дурман.

Ты в сорок лет не мудрее, чем двадцатилетний юнец,
Скажи мне, приятель, когда ж ты образумишься наконец!

О ветер отчего края, родных пустынь и урочищ,
Уж лучше забудь меня, если моих дум развеять не хочешь!

Ведь нынче я свое ложе в ночи разделяю с тоскою,
Мне очи бессонница на ночь подкрашивает сурьмою.

Лишь страсть мне повелевает — угрюмо, властно и строго,
Я жалуюсь только богу — и никому, кроме бога, —

Подобно тому, кто томится, живьем от любви сгорая,
И больше не ждет ни покоя, ни дремы, ни вечного рая.

Как ночь для спящего коротка — проснулся и все забыл!
Как ничтожен чужой недуг для того, кто болящего посетил!

Та частица жизни, которую ты оставить во мне смогла,
Будь залогом счастия твоего: благодарность моя светла!

В ночь свиданья казалось мне, что лежу я в обнимку с душистой травой,
Источающей благоуханья волну в эту тьму, в этот холод живой.

И когда б облаченными в сумрака плащ нас кто-то увидеть успел,
Он одним бы единственным телом нас счел, хоть сплетенным из двух наших тел!