Array Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

За ту отдам я душу, кого покину вскоре,
За ту, кого я помню и в радости и в горе,

Зату, кому велели, чтобы со мной рассталась.
За ту, кто, убоявшись, ко мне забыла жалость.

Из-за нее мне стали тесны степные дали,
Из-за нее противны все близкие мне стали.

Уйти мне иль стремиться к ее жилью всечасно,
Где страсть ее бессильна, а злость врагов опасна?

О, как любви господство я свергну, как разрушу
Единственное счастье, возвысившее душу!

Любовь дает мне силы, я связан с ней одною,
И если я скончаюсь, любовь умрет со мною.

Ткань скромности, казалось, мне сердце облекала,
Но вдруг любовь пробилась сквозь это покрывало.

Стеснителен я, буйства своих страстен мне стыдно,
Врагов мне видно много, зато ее не видно.

Ты видишь, как разлука высекла, подняв свое кресало,
В моей груди огонь отчаянья, чтоб сердце запылало.

Судьба решила, чтоб немедленно расстались мы с тобою, —
А где любовь такая сыщется, чтоб спорила с судьбою?

Должна ты запастись терпеньем: судьба и камни ранит,
И с прахом кряжи гор сравняются, когда беда нагрянет.

Дождем недаром плачет облако, судьбы услышав грозы;
Его своим печальным спутником мои избрали слезы!

Клянусь, тебя не позабуду я, пока восточный ветер
Несет прохладу мне и голуби воркуют на рассвете,

Пока мне куропатки горные дарят слова ночные,
Пока — зари багряной вестники — кричат ослы степные,

Пока на небе звезды мирные справляют новоселье,
Пока голубка стонет юная в нарядном ожерелье,

Пока для мира солнце доброе восходит на востоке,
Пока шумят ключей живительных и родников истоки,

Пока на землю опускается полночный мрак угрюмый, —
Пребудешь ты моим дыханием, желанием и думой!

Пока детей родят верблюдицы, пока проворны кони,
Пока морские волны пенятся на необъятном лоне,

Пока несут на седлах всадников верблюдицы в пустыне,
Пока изгнанники о родине мечтают на чужбине, —

Тебя, подруга, не забуду я, хоть места нет надежде…
А ты-то обо мне тоскуешь ли и думаешь, как прежде?

Рыдает голубь о возлюбленной, но обретет другую.
Так почему же я так мучаюсь, так о тебе тоскую?

Тебя, о Лейла, не забуду я, пока кружусь в скитанье,
Пока в пустыне блещет марева обманное блистанье.

Какую принесет бессонницу мне ночь в безлюдном поле.
Пока заря не вспыхнет новая для новой, трудной воли?

Безжалостной судьбою загнанный, такой скачу тропою,
Где не найду я утешения, а конь мой — водопоя.

Сказал я спутникам, когда разжечь костер хотели дружно:
«Возьмите у меня огонь! От холода спастись вам нужно?

Смотрите — у меня в груди пылает пламя преисподней.
Оно — лишь Лейлу назову — взовьется жарче и свободней!».

Они спросили: «Где вода? Как быть коням, верблюдам, людям?».
А я ответил: «Из реки немало ведер мы добудем».

Они спросили: «Где река?». А я: «Не лучше ль два колодца?
Смотрите: влага чистых слез из глаз моих все время льется!».

Они спросили: «Отчего?». А я ответил им: «От страсти».
Они: «Позор тебе!» А я: «О нет, — мой свет, мое несчастье!

Поймите: Лейла — светоч мой, моя печаль, моя отрада,
Как только Лейлы вспыхнет лик, — мне солнца и луны не надо.

Одно лишь горе у меня, один недуг неисцелимый:
Тоска во взоре у меня, когда не вижу я любимой!

О, как она нежна! Когда сравню с луною лик прелестный.
Поймите, что она милей своей соперницы небесной,

Затем, что черные, как ночь, душисты косы у подруги,
И два колышутся бедра, и гибок стан ее упругий.

Она легка, тонка, стройна и белозуба, белокожа,
И, крепконогая, она на розу свежую похожа.

Благоуханию ее завидуют, наверно, весны,
Блестят жемчужины зубов и лепестками рдеют десны…»

Спросили: «Ты сошел с ума?». А я: «Меня околдовали.
Кружусь я по лицу земли, от стойбищ я бегу подале.