Наталия Крандиевская-Толстая - Дорога

Шатается по горенке,
Не сыщет уголка
Сестрица некрещеная,
Бессонная тоска.

Присядет возле ног моих,
Колени обовьет,
Бормочет мне знакомый стих
И все поет, поет.

И руки бесприютные
Все прячет мне на грудь,
Глядит глазами смутными,
Раскосыми чуть-чуть…

Как высказать себя в любви?
Не доверяй зовущим взглядам.
Знакомым сердце не зови,
С тобою бьющееся рядом.

Среди людей, в мельканье дней,
Спроси себя, кого ты знаешь?
Ах, в мертвый хоровод теней
Живые руки ты вплетаешь!

И кто мне скажет, что ищу
У милых глаз в лазури темной?
Овеяна их тишью дремной,
О чем томительно грущу?

Хочу ли тайной жизни реку
В колодцы светлые замкнуть?
О, если б ведать трудный путь
От человека к человеку!

Надеть бы шапку-невидимку
И через жизнь пройти бы так!
Не тронут люди нелюдимку,
Ведь ей никто ни друг, ни враг.

Ведет раздумье и раздолье
Ее в скитаньях далеко.
Неуязвимо сердце болью,
Глаза раскрыты широко.

И есть ли что мудрее, люди, —
Так, молча, пронести в тиши
На приговор последних судей
Неискаженный лик души!

Рвануло грудь, и подхватила,
Запела гулкая свирель.
Я видела, как уронила
Былые руки на постель.

Я видела, как муж, рыдая,
Сжал тело мертвое мое.
И все качнулось, в свете тая.
Так вот оно — небытие!

Вздохнуть хотела бы — нет дыхания,
Взглянуть хотела бы — забыла взор.
Как шумы вод — земли восклицания,
Как эхо — гонятся вслед рыдания,
Костяшки слов, панихиды хор,
И вопль, как нож: ах, что же это!
Вопль без ответа
Далеко где-то.

И вот по воздуху, по синему —
Спираль, развернутая в линию,
Я льюсь, я ширюсь, я звеню
Навстречу гулкому огню.
Меня качают звоны, гуды,
И музыки громо́вой груды
Встречают радостной грозой
Новорожденный голос мой.

Проволочив гремучий хвост
Немало верст по курским шпалам,
Промчал наш поезд утром алым
Через Оку железный мост.

И в поле стал, на полустанке.
В купе — светло, а у окна —
Стеклянный голос коноплянки,
Заря, прохлада и весна…

Нет ни души. С реки доносит
Туманы ила и песков,
Да баба милостыню просит
С пучком убогих васильков.

Но, боже мой, каким ответом
И отзвуком единый раз
На бедном полустанке этом
Вся молодость моя зажглась!

Озноб зари, весны и счастья…
Там в поле было суждено
Мне жизни первое причастье,
И не повто́рится оно!

9 октября 1921. Камб

О, беспощадная, унылая угроза
Трех этих слов —
В последний раз!
Когда сентябрьская пылает роза
Среди ветров
В последний раз.

День отгорел и снял свои уборы,
Вздохни о нем!
Слетает ночь на темные просторы,
Шумит крылом
В последний раз!

И цвет, и звук, и в небе струйка дыма,
И ветра взмах,
В окне лицо, которое любимо,
Лицо в слезах —
В последний раз!

И был ли день, еще не схороненный
В грядущем дне,
И был ли час?
И даже ты, мой свет уединенный,
Ты светишь мне
В последний раз!

Ах, все вокруг живет так мало, мало,
Спешит цвести!
Вот было, есть, и вот уж прошлым стало…
Прости, прости,
В последний раз!

Осень 1914

Не окрылить крылом плеча мне правого,
Когда на левом волочу грехи.
Не искушай, — я знаю, от лукавого
И голод мой, и жажда, и стихи.

Не ангелом-хранителем хранима я, —
Мечта-кликуша за руку ведет,
И купина твоя неопалимая
Не для меня пылает и цветет.

Кто говорил об упоенье вымысла?
Благословлял поэзии дары?
Ах, ни одна душа еще не вынесла
Бесследно этой дьявольской игры!

Нет, не грядущее мне дико,
А прошлое небытие!
Ужель с младенческого крика
Возникновение мое?

Меня иному память учит.
Пусть жизнь из мрака начата,
Порой томит ее и мучит
Воспоминания тщета.