Антология - Немецкая лирика / Deutsche Lyrik. Антология XX века

Пьянчужка, подруга!
Шулер, злодей разыграет тебя в кости,
С подмалёванными глазами свалит под стол.

Говори, индийский сочинитель!
Дерево не съест свои плоды,
Река не выпьет свои воды.

Каденция звуков!
Опускает лук, охотник, Орион,
Да исполнится всё спустя вечность.

Наша звезда летит в бездну
На погибель, сгорая незримо,
Будто пламя в снопе соломы
В светлый полуденный час.

О, позволь саду земному
Изнутри воспрянуть снова!
Укроюсь, глаза закрою – уж скоро
Крикнет петух, щелкнет курок.

Неисчислимы голоса! Как защититься от них?
Армия мёртвых, что на страже стоит
От гор Непала до Кордильер,
Дабы падал я в пропасть глубокой печали.

Не сияют в немецкой ночи
Сонмища умерших.
Когда-то сердце, превратившись в звезду,
Крылатым вестником парило.

Ныне гении, обернувшись гусями,
Ковыляют к развилкам дорог, к последним пределам,
Жаждут корма; к взбаламученной луже
Вразвалку плетутся и клацают плоским клювом.

И потом всё скукоживается; исчезает;
Зарубцовываются сновидения очковтирательства;
Ночь-кровопийца бледнеет, сдувается,
Как рыбий пузырь в пальцах кухарки;
Ухо холодеет, как птичье гнездо, что обокрали.

О, раздайся звук, дай весть саду земному,
Ты, музыка, хочу, чтоб стала ближе.
Цвести ему на не пыльных облаках страданий,
Чтоб ступать по нему голыми ногами.

Жить? Звук почудился мне —
То короткий, то длинный.
Мир для меня —
Это песенный град.

Долгий-долгий день. Какая ясность!
Белый вечер, от макушки неба сияющего
Мир пред тобой предстал в покое.
Бегут фонтанов струи и не убегают,
Их упадающей навзничь жизнью
Замеряются равно и солнце, и луна.
Огонь пожирает жертвенный жир твоего предка,
И распрямлённые, вопрошающие
Дыма столбы смешиваются и день, и ночь.

Твой долгий-долгий день. Какая ясность!
Мир стал твоим, о, он стал твоим не в меру:
Молчит, как будто опустевший постепенно,
Ибо многое из того, что было даровано тебе
От этой юдоли, не желает завершаться
И нуждается в пространстве для воплощенья.
Радуется страдание, слёзы омывают ликованье:
Они всецело, совокупно всё время с тобой
И на крови твоей звериной уже возмужали.

Так живёт зверь, что долго молчал,
Чувствуя богов, и разве они так уж просты?
Над голубеющим градом и над садами
Реет тень твоя, словно у башни канат,
Что загорается электрическими лимонами —
Этими первозданными плодами ночи.
Тень несёт в руках всем на позор твою душу —
Эту сучку с пурпурным языком наружу
И подобранными крыльями летучих мышей.

Она знает, что тень странствовать может или упасть,
И хорошо ей всегда, стоит руку только поднять,
И опасность прогонит легко, словно пух.
Там гудят и свищут каскады воды,
Ночь шумит в глубоком ложе своём,
Пугая прохладой поросль прибрежной ольхи;
Убегает брег, ночной прилив надвигается грозно,
Лишь тень пребывает в грёзах о вечных огнях.
Ибо вечный свет откармливает её вечностью.

Тянется канат между башней над морем,
Затаившим дыхание стариком; собираются
В стаи рыбы под фальшивый денёк