Фернандо Пессоа - Элегия тени

Не преданный ни доброте, ни злобе,
Но равнодушно отвергая обе
И равнодушно слушая молебны,
Владычит Рок ни добрый, ни враждебный.

Порой бываем веселы – и что же?
Смеемся, наши лица искорежа.
Порою плачем – и закаплет влага.
Но Рок чудится злобы или блага.

Обходит Солнце все двенадцать знаков,
А наш удел навеки одинаков,
И где душа сама себе помнится,
Саму себя обступит, как темница.

Самим себе приснившиеся сами,
Мы выдумали Солнце с небесами,
А Солнце в небесах давно остыло,
Где вымерли – как не жили – светила.

Последний луч на пристань лег,
Сгущая сумрак над волнами.
Шум корабля уже далек,
Осталась темень между нами.

И расставаньем воздух сперт,
Уму отказано в просторе,
Чтоб сам он превратился в порт
И чтоб на просьбу об опоре

Всемирной пристанью блеснул,
Где каждый – вечности ровесник,
А хвойный и прибойный гул —
Уже ненужный провозвестник,

И чтоб, запруды проломив,
В безбрежной памяти звучало
Воспоминание про миф
Осиротелого причала.

Музыка. Нищая нота
С моей дремотой в ладу,
И мне проясняется что-то,
Чего никогда не найду.

Бездомные звуки… Ну что ж…
Как будто жизнь – баловала.
Ты дремлешь, зато и поймешь,
На кромке какого провала…

Мне тоскливо и тоскливо…
Завтра будет жизнь легка…
Настроений переливы —
Как всегда из пустяка.

Это солнце, эти тучи
Могут все переменить…
Все неверно, все зыбуче,
Быстро рвется мысли нить…

Это – правда на минуту,
Между миром и тоской…
Серый вечер. В сердце смута.
Завтра – солнце и покой.

Еще горит закат дневной…
Мое грядущее – сокрыто.
Душа… ей пусто быть одной…
Лазурный лучик ледяной
Уперся в мостовые плиты.
Лазурный лучик и туманный,
Угаснувшей поры дневной
Привет прощальный, безымянный…
Он весь во мне, он здесь со мной:
То луч последний, ледяной.

То музыка простая,
А может, колдовство…
И я перерастаю
В иное существо,

То существо, в котором
Умиротворены
Сморенные раздором
С действительностью сны,

Которому знакома
Та песня с давних лет
(И нет у сердца дома,
И в сердце дома нет).

Когда же эти звуки
Бегут из забытья,
Душа не помнит муки,
Души не помню я.

То музыка простая…
Бездумно подпою,
Заплачу, и растаю —
И быть перестаю.

На небе все сущие зимы
Затмили всю летнюю явь…
Так в пламень сойди негасимый
И сердце в покое оставь!

Ты разуму – тысяча казней,
Ты чувства мятешь вдалеке.
Твой образ еще неотвязней,
Чем ветер в пустом кошельке.

К ответной любви не принужу,
И грезы своей не уйму;
И горе горюется в стужу,
Но будет предел и ему.

Все просто… Метаюсь ревниво…
Но ревность не я изобрел.
В любви к тебе столько надрыва,
Который и зол, и не зол…

Потеха? Конечно. Но мне ведь
Он ясен и меньше суров,
Когда изливается в девять
И восемь певучих слогов.

В переулке уже замолчали.
Надвигается ночь.
Я не знаю, зачем я в печали
И зовется ли это печаль.

Может, эту влюбленную пару
Я пойму, никого не любя?
А вдали голоса и гитара,
Растерявшие сами себя…

И такая безмерная дрема
Наполняет чужую игру,
И душа, как подобье фантома,
Навесомо парит на ветру.

Я болен жизнью. И из глуби горя
Порою мысль является вовне,
Как будто сердце в вековом затворе,
Моей душе своим биеньем вторя,
Способно думать, с мозгом наравне.

Слагаюсь я из горечи притворной.
Идею непостижную люблю.
Одет я словно сказочный придворный,
Великолепный и всегда покорный
Измышленному кем-то королю.

Все только сон – и я, и кто мне дорог.
Из слабых рук вся разронялась кладь.
Я только жду, и наплывает морок.
Я нищий у отчаянья задворок,
Что так и не решился постучать.