Уильям Вордсворт - Волшебный дом

Мы не одни здесь, Эмма. Мы не будем
Здесь неуместны или одиноки,
Лелея то, что дорого лишь нам.
К чему рассеивать среди равнин
И скал долины, над ее холмами
Бесплодное радушие, купая
В нем вещи, не привыкшие к тому,
Чтоб их любили; что совсем недавно
Стояли, одиноки и унылы,
И вновь такими стали бы без нас.
Нам нет нужды поддерживать огонь
В светильнике, лишь нам принадлежащем,
Что вспыхнет коротко – и скоро гаснет.
Куда б мы ни пришли – до нас другой
С дарами побывал. Нам корчевать
Не нужно лес на пастбищах, и так же
Придумывать не нужно ничего:
Любую мысль хоть кто-нибудь да думал.
И радость, и печаль одна на всех.
В долине – доме пастуха простого —
Не меньше чувств, чем солнечного света,
Чем ветра, звуков, запахов, теней.
Те чувства наших не тусклей, лишь ближе
Лежат к заботам о насущном хлебе
И самый дух свой черпают и форму
Из личных интересов, но не мнятся
Постыдными и грешными. Напротив,
Они бодрят, и милостью природы,
Не оставляющей нас ни на миг,
Облагораживают себялюбье,
В котором коренятся, и любовью
Тревогу гасят, с коей нераздельны.
Они чисты – о, лучшие средь них
Чисты, и несть числа им – вот они-то
Сопровождают истинную радость,
Да, радость лучших и чистейших душ,
Они едины с ней и осеняют
Меж тем нетленным бытием своим,
Таким непритязательным, смиренным,
Приют наш горный (да пребудет он,
Вовек пребудет в мире и покое!),
Даря нам бодрость духа и здоровье,
И огоньками мыслей вдохновенных
Мгновенья нашей жизни озаряя,
Чтоб сладок был нам труд, чтобы становился
Не тяжкой ношей – радостным занятьем,
Согласным с человеческой природой.
. . . . .

Кто, зиму проведя в одном жилище,
Малиновку при этом не завел
Или крапивника? И у меня
Есть оба, а весною будет дрозд,
И мириады певчих птиц, а если
В извечные владения свои

Вернется пара изгнанных орлов,
Паривших в небесах над гельвеллином,
Тогда и с ними я сведу знакомство.
А как-то у совиного утеса
Слыхал я уханье совы – и вскоре
Надеюсь выследить ее. А рядом
Есть маленькое пастбище, где телка
Пасется. О, как холит и лелеет
Ее хозяйка. Помню, о своей
Питомице она заговорила
Так по-домашнему, по-матерински —
Она ведь тоже мать. О, что за счастье
Для зверя – слышать этот нежный голос
И чувствовать тепло хозяйских рук.
И вам здесь счастье – вам, Природы детям,
Чужим не только мне, но и всему
Людскому роду, чуждым всякой дружбе,
Тем связям, что познанью и любви
Сопутствуют и делают любого
Отдельной личностью: большой ли стаей
Живете вы вблизи жилья людского
Из года в год, или из дальних стран,
Бездомные и вольные созданья,
Летите, словно ветер вас приносит
И вновь уносит – вам на радость. Право,
Нисколько вы занять не рветесь место,
Пусть не из самых важных, средь моих
Приязней. Так смотрите же, с каким
Восторгом я взирал, как мириады,
Кружившие по небу, отдыхают,
Не зная отдыха, на водной глади.
К чему им отдых? Резвы, как щенки,
И полнятся весельем, словно агнцы;
Шалят, взлететь пытаются, ныряют
И бьют крылами по воде покорной.
Так далеко – не разглядеть. Но чу!
Фонтанчики на солнце заискрились,
Нам раскрывая, где они теперь:
Один, другой – серебряные струи
Бьют, возгласам ликующим подобно —
Фонтаны, струи – чем не фейерверки,
Что в праздничные дни по вечерам
Шипят, шипят у ног мальчишек праздных.
О, сколь безбрежен сей театр, и все же
Не видно ничего, лишь блеск, что полон
Безмолвного величья. На березах
Подтаял иней, россыпью алмазной
Украсив ветви голые: на каждом
Сучке, на каждой почке нераскрытой
Сверкает пара капель. Их без счету
На всяком дереве – и эта роща,
Взмывающая ввысь по склону, мнится
Горою из серебряного света.
И там, и тут сей вид чудесный – зри же,
Се всеохватное воображенье,
Глубь озера его глубинам вторит.
В предвестьи дней любви закаркал ворон
И странною гармонией наполнил
Прогретый солнцем воздух. Но и в этой
Игривой стае, и вокруг нее,
Такой неугомонной, воплотившей
Бунтарский дух, бывает, воцарится
Покой, и кажется, что тихий праздник
Вершится в их жилище тихом. Радость
Пребудет с ними пусть. А мне пора.
Пора задуматься о жизни в новом
Году, где будут горные цветы
И танец лилий на озерной глади.
А значит, одиночества здесь нет,
И тот лишь одинок, лишь тот из многих,
Чей затуманен взор, кто не снисходит
До хода дней – а потому и жизни
Не может ни познать, ни полюбить —
Пред ним лишь сонмы мертвых, трижды мертвых
Вещей, страшнее даже – рой людской,
Где все соседи на одно лицо,
Как листья для отшельника лесного,
Как мириады листьев в вышине —
И радости, покоя, утешенья,
Защиты не найти. А здесь у нас
Есть общество, что истинным родством
Связует лучших воедино. Вот
Чего мы ищем здесь – господней длани,
Что жить велит и знатным, и незнатным
Одной семьей и общим домом. Сами
Себе хозяева, отделены
От мира, словно стенами пещеры,
И человек, и зверь – а уголок
Укромный сей – для них чертог законный
И храм, и самый лучший в мире дом.
. . . . .
Пускай далек благословенный час,
В уединении венчальным гимном
Я освящу великий сей союз,
Провозглашу, до самой нашей сути
Добравшись, как же тонко разум наш