Каллистрат Жаков - Биармия

В куполообразных пармах
Сильный Ошпи Лыадорса
На дощечках красной меди
Впечатлел дела всей жизни.
И Вэрморт, игрок великий,
Он нарисовал искусно
Ленту длинную событий
На дощечках мягкой ольхи.
Мужики, подростки, дети
Тут пришли и научились
Подписи читать на камнях,
На дощечках медно-звонких
И на резьбах мягкой ольхи.
Грамота пошла святая
С тех веков, времен минувших
В темном севере далеком.
Яур, князь рыжебородый,
Тут придумал на дощечках
Дни считать и годы также
По зарубкам, отмечая
По краям дощечек мягких.
Сильный Ошпи Лыадорса
Жернова придумал вскоре,
Чтоб рукой молоть, вращая
Жернова, ячмень зернистый
Для народа в темных пармах.
Так творили те герои,
Жизнь устроили на парме,
Размышляя беспрерывно
О теченьях дел великих.
Догадалися все звери
И крылатые творенья —
Божьи птицы над землею,
Говорили меж собою:
«Хитрости придумал Яур,
Изобрел он для народа
Знаки дивные на парме.
Человек-то замышляет,
Ищет пользу для себя он;
Уж хитрее люди стали
И коварные стократно.
А зверей и птиц воздушных
Жизнь все та же, что и прежде,
И от хитростей злоумных
Не становится жизнь лучше
Ни зверей, ни птиц крылатых.
Люди вовсе не пекутся
Об их жизни горемычной.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Пашни вспахивать уж стали
И питаться вкусным злаком.
Звероловы бьют, как прежде,
И зверей, и птиц небесных…
Нет пощады никому ведь
Из четвероногих тварей
И двукрылых тех творений».
Так сказали звери, птицы
О всех хитростях на парме.
И медведь тут рассердился,
Он разгневался нещадно,
Побежал он к тем коровам,
Что паслись на чистом поле
Возле речки, быстрой Эжвы.
И загрыз он тут Лозанку,
Ту любимицу царевны,
Синебелую коровку.
А лисица-кознодейка
Утащила кур из Джеджим,
Насладилась ими вдоволь.
Так же заяц пучеглазый,
Он поел все злаки в поле,
Тот ячмень зелено-сочный.
Рысь же с дерева схватила
И загрызла, не подумав,
Годовалого теленка.
Волк грозил по первопутку
На снегах в лесах дремучих
Растерзать коня из Джеджим.
Сизый ястреб, он на нал тут
На ягненка беспощадно,
А сорока-белобока
Все смеялась над супругой
Яура, владыки пармы.
Черный ворон предвещал тут
Гибель верную всем людям.
А вороны все бранились,
Не щадили никого ведь,
Все посаженное в грядках
Истребили скоро-спешно.
Белки прыгали по крышам,
Горностаи возле рощи,
Соболи повсюду лезли,
Крысы, мыши нагоняли
Думы черные на Райду.
И житье уж стало трудно
В Джеджим-парме, вовсе плохо.
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий,
Пораздумались не в шутку:
Как же быть и что же делать.
Яур, князь рыжебородый,
Доброе тут молвил слово:
«Ты, Вэрморт, бери-ка домбру,
Спой-ко песни, чары-притчи,
Заговоры и заклятья».
И Вэрморт, игрок великий,
Тут запел он, заиграл он
Песни новые — заклятья:
«Вы послушайте-ко, звери
И крылатые творенья,
Птицы божьи в дальней выси.
Не сердитесь на людей вы,
Убивать вас будут люди,
Убивать, стрелять вас в пармах —
Но свои же земляки ведь,
Чужестранцев нет тут вовсе,
А родные человеки.
И убьют они по воле,
Воле высшей Бога неба.
Вот завет наш с вами, звери,
И все птицы в поднебесье.
Ты, медведь, старик из пармы,
Ты не трогай человека,
Обижать людей не смей ты,
Ежель сына иль супругу.
Самого ль убьют в берлоге,
Знай, свои убили люди
С разрешенья Бога неба,
Не чужие, не пришельцы —
Так установил Бог неба.
Волк матерый, серо-бурый,
Без зубов ты летом будешь,
А зимою воздержися,
Ни людей не смей ты трогать,
Ни коней тех быстроногих.
Колокольчика ты бойся.
И теперь уймитесь, звери,
Разойдитесь, успокойтесь,
И сокровищ человека
Трогать вы не смейте вовсе.
Бога вышнего вы бойтесь
И тихонько в темных пармах
Проживайте, и неслышно».
Так сказал свои заклятья
Тут волшебник Джеджим-пармы,
Заклинатель, приворожник
Тот Вэрморт, игрок великий.
Испугались птицы, звери,
Разбежались, разлетелись
И умолкли тут надолго
И не смели нарушать уж
Заговоры и заклятья
Колдуна Вэрморта в пармах.

Облака текли над лесом,
Колебалися вершины
Красных сосен, острых елей
В вольной парме сизоликой.
На холмах звончато-гулких
Насыщались люди, звери,
Птицы божьи в синей выси
Насыщались, утолялись
Сладкой жизнью, жизнью вольной
На земле, мечтой объятой…
День был долог и прекрасен,
Летний день в борах шумящих;
Райской жизнью жили люди,
Наслаждались белым светом,
Звоном песен вод текущих,
Шумом леса, полным мира,
Тишиной священной пармы,
Тихим, летним бормотаньем
Вод, шуршащих под камнями
Где-то, где-то — неизвестно.
Боги реяли повсюду,
Невидимками носились
Над лесами и рекою.
Жили люди, созерцая
Утра лик румяно-синий,
Золотистый блеск полудня,
Пурпур вечера заката…
Наслаждались жизнью долго,
Тихо, мерно в даль текущей.
Небо синее ласкало
Грудь земную, чуть касаясь
Синь-лазурью лона жизни
В трепете неизреченном.
И наивно все глядели —
Все цветы лугов зеленых —
На сияющий лик солнца.
А вершины сосен, елей
Рисовали резьбы в небе,
В куполе узоры ткали.
И казалася мечтою
Жизнь земная, древней сказкой,
Песнопеньем чудной домбры.
Так глядела дочь Оксора,
Любовалась парной Райда,
Сидя мирно на крылечке
Дома Яура на Джеджим.
Яур, князь рыжебородый,
Тут же был с супругой рядом
И глядел он на деревья
И на небо в горной выси.
Долго ль, коротко ль, склонился
Длинный летний лень к закату,
Солнце скрылось за лесами.
Дым далекий увидал тут
Яур, князь рыжебородый,
Белый дым за синим лесом.
«Что за дым идет там белый?
Кто костер развел так поздно
За рекою и за лесом?» —
Так спросил хозяин пармы
Яур, князь рыжебородый,
Стариков, сидящих близко.
«Что за дым струится в небе
Лентой белою за лесом,
Мы того не знаем вовсе»,—
Старики сказали разом.
Сильный Ошпи Лыадорса
Тут поехал в утлой лодке
Выведать неторопливо,
Кто костер развел за лесом.
К полуночи он вернулся,
Рассказал он все подробно:
«Кознодей Асыка-Вакуль,
Князь вогульский прибыл с войском.
Утром рано нападет он
На жилище князя Перми.
Яура убить решился,
Райду белую взять замуж».
Вот какое молвил слово
Быстрый Ошпи Лыадорса.
Головой потряс тут сильно
Яур, князь рыжебородый,
Пригласил затем Вэрморта.
Скоро сели три героя,
Те защитники всей пармы,
В лодку утлую на Эжве
И отправились к вогулам,
К тем пришельцам из-за Камня,
С гор далеких, стран востока.
Вот приблизились герои,
Витязи лесистой пармы,
К берегу, где дым клубился
Белым облаком над лесом.
Возле леса, на пригорке
Пламя красное пылало,
Озаряя всю окрестность
Светом пурпура в час ночи,
Там сидели чужеземцы
Вкруг костров, пылавших ярко.
Лица страшные виднелись
Сквозь деревья у обрывов.
У корней столетних сосен
Восседали тут рядами
Воины Асыки-князя
И в котле варили пищу
На таганах над кострами.
Копья острые лежали
Возле воинов-вогулов,
И огромные там луки
Были подперты к деревьям
Стрелы медные в колчанах
И мечи висели сбоку.
На ремнях пришельцев странных.
Сам Асыка, юный Вакуль,
Поодаль сидел на кочке.
Щит широкий был тут, возле
И копье из красной меди.
Богатырь Бермил с ним рядом
У тагана, вблиз кострища —
Пищу он готовил князю.
Витязи лесистой пармы —
Яур, Ошпи и Вэрморт наш —
Вышли смело тут на берег,
Подошли к вогулам близко.
Дивовалися герои
Страшным видом иноземцев
И глядели долго, долго
На вогулов черноглазых,
Чернокудрых и могучих.
Лица красные мелькали
Из-за сосен в ярком свете
Близ костров, горевших с треском.
В темноте стояли молча
Яур, князь рыжебородый,
С ним же Ошпи Лыадорса
И Вэрморт, игрок великий.
Сосны, ели их скрывали
Тенью черною, ветвями.
Князь Асыка говорил тут:
«Скоро будем мы на Джеджим,
Яура убьем мы в доме,
В кузнице найдем мы Ошпи,
В хижине убьем Вэрморта,
Райду белую возьму я
Замуж, увезу за Камень,
На вершины гор Уральских».
Молча слушали герои —
Яур-князь, Вэрморт великий,
Сильный Ошпи Лыадорса —
Злые речи иноземца.
Яур-князь дал знак Вэрморту.
И запел он, да по-птичьи:
Вдруг кукушка ночью темной
На холмах закуковала
Горестно и заунывно.
Вслед кукушке девы пармы
Нежный голос тут раздался —
Будто близко, аль далеко,
Различать то невозможно.
Нежно пела дева пармы,
Тонким голосом уныло.
Пела дева о кончине
Человека — друга сердца:
«Скоротечны человека
Дни печали жизни темной.
Лишь мгновенье — жизнь земная,
Ночь глубокая за нею»,—
Говорила дева пармы,
Невидимка меж деревьев.
Все заслушались вогулы,
Кукованьем наслаждаясь
Той кукушки недалекой.
Пеньем девы-невидимки.
Им казалось — пенье сверху
К ним спускалось с горной выси,
А порою поднимались
Звуки песни с низкой Эжвы.
И кружились эти звуки
В темной парме безымянной,
С глубины подземной звуки
Беспрерывно вылетали.
Вытянулись лица скорбно,
Головы же опустились
Ниже плеч вогулов страшных.
Пораздумались о смерти
Воины внезапно в пармах.
И сковал тут страх их члены,
Тайны окружили всех их
И не отпускали чары.
Оробели и прижались
Чужеземцы в непонятном
Страхе тут один к другому,
Как во сне, лишь сознавая
Пенье девы сладкозвучной.
Дева ж пела дальше, краше:
«Ой, вогулы, храбрецы вы,
Прибыли деревни грабить,
Убивать людей нещадно,
Бога правды вы забыли.
А на небе — кто живет там?
Под землею обитает
Страшный Куль. И суд, и правда
У него ведь под землею.
Все забыли вы законы,
Понадеялись на силы,
Злые дети гор Уральских.
Стрелы молнии забыли
Енмара на крыше неба.
О безумцы из-за Камня!
Вы прикованы к земле тут
Цепью медною навеки
И железною судьбою.
Есть ведь правда в краткой жизни
На земле пространно-светлой».
Ослабели тут вогулы,
Веки глаз уж прикрывались,
Падали на кочки рядом
Воин к воину поближе.
Песни ж голос раздавался,
Как бы с неба он спускался:
«Вздумали вы, иноземцы,
Уж перехитрить и Бога.
Но неможно человеку
Выше Бога подниматься.
Больше большего не будешь
Никогда, ни в кои веки.
Так усните вы надолго,
Погружайтесь в сон глубокий,
В глубину забвенья, ниже,
Ниже в бездну вы спускайтесь».
И уснули все вогулы,
Погрузились все в дремоту.
И легли тут возле кочек,
У кустов, огнем пылавших,
Опрокинутых таганов.
Расплескалися котлы их
С недоеденною пищей.
Выходили тут герои,
Витязи лесистой пармы —
Яур, Ошпи и Вэрморт наш.
Поубрали всех пришельцев
И стащили спящих в лодки,
Кули тоже побросали
В лодки утлые на Эжве,
Оттолкнули эти лодки.
Ох, отчалили с мысочка,
С берега с песчаной мелью,
По теченью вниз пустились
Лодки утлые все вместе
Караваном, длинной лентой.
Так уплыли сладко-мирно
Вороги те Джеджим-пармы —
Вниз обратно удалились
Без скорбей, печали, гнева.