Роман Назаров: Игорь Всеславьевич и Злокачественная опухоль

Как по тому прошпекту Ленина — Ульянова
Не ехал носовой платок — катилась «марочка»,
Марочка заморско-иностранная.
Во стальной кобылке, металлической
Сидят де катятся новёхонькие русские.
А за рулём-ка да Велесий Тихомирович,
По праву руку от него Усоньша да Федотовна,
По леву ручку от него да за окошечком,
По тротуарчику да по асфальтному
Идут-ка двое доблестных взалкавшиих,
Идут шатаются два пьяненьких богатыря.
Спроговорит Велесий Тихомирович:
— А что там ташшитсе за Финиш Ясный?
А что там ташшитсе да светлый Алконавт?
Знакомы лица мне, да не могу узнать.
Ёны летят под мухой, птицы русские,
Летят ёны быстрее черепах.
Руля не зрят, одним автопилотом
Виляют смело и направо, и налево.
Проговорит Усоньша да Федотовна:
— Како тот да Финиш — Игорек Всеславич!
А како тот да Алконавт — Иван Путеевич!
Возрадуется нунь Велесий Тихомирович:
— Так вона что! Пожалуй — скыть, мы остановимся.
А й поприветствуем да старыих товарищей!
Он тормозил же тачку-то ненашенску,
Здоровкался со братиками хмелыми.
А кланялися брателки Велесию,
А й кланялися брателки Усоньше-то.
Велесий Тихомирович он неуступчив был,
Он приглашал к себе оных во гости званые,
Он зазывал ещё оных на пир халявныий.
А й соглашалися те птахи, те дружбанчики,
Садилися во иностранную машину-марочку
А и катилися по городу по Аляксандрову.
Вот приезжали-то они к хороминам невиданным
И подходили к той же дверке засигнализованной.
Отщелкивал Велесий Тихомирович замочки засекретные,
Да заходила в дорогой, богатый дом компания.
А тама на стенáх-полáх ковры персидские,
А тама видаки, компьютер, телевизоры,
Хрустальны люстры под распúсанными сводами,
Креслá кожáные и мебель красна дерева.
А выставляли де хозяева на стол покушати,
На скатерть с бахромами всё яства шикарные.
Велесий Тихомирович себе — коньяк пять звездочек,
Усоньше да Федотовне — французское вино,
Богатырям же — экспортную водочку «Смирнофф».
Ну а закусочка была-от всё отменная:
И балычок, и колбаса, и красная икорка,
Ну там салаты, соки-фрукты южные.
И всё, и сразу — красота и объедение.
Вот пировали-то они, вот веселилися…
Ажно спроговорит Велесий Тихомирович:
— Да ай же ты, удалый Игорь сын Всеславьевич!
Ещё — скыть множество на свете нунь богатырей,
Однако же немногие вернулися со битв кровавыих.
Как был во нашей-то слободушке дородней молодец,
Дородней богатырь Егорушка он Храбрыий.
А как поихал он-то за свинцовой чечевицею
На тот ли севернуй Кавказец ой мятежныий,
Со той поры поют о нем все славу безутешную.
Ещё наслыханы — отчалил ты от бережков колючиих,
Да не слыхали мы о дюже ратных подвигах.
А будь любезен, расскажи честной компании
Какие же победы отмечать, какие поражения?
Упьянсливой братишка Игорь сын Всеславьевич
Он с Хмелем-то ишшо пока сражается,
Он буйну голову ишшо пока удерживат,
Он как тут начал хвастати-бахвалиться:
— А я гуляючи под носом у того ли князя да,
У князя-колобка того-то Юрия Кепчонкова
Я промышлял вором-предпринимателем,
Сводил-ка тых купцов и жадных, и богатыих,
Всё продавцов сводил, все покупателей,
Взимал да с них наличку — черну пошлину.
Уж я как строил будто фараон египетской
Хитрющие шкатулки-пирамидочки.
Писал-то липовые грамотки да ерлычки
Финансовым баронам, коммерсантам-брокерам.
Со иностранцев-лохов доллары пощипывал,
А й со подельничками пас златых бурёнушек,
Да с инкассаторами я играл в опасны пряточки.
Уж я купался в роскоши, я знал-то себе цену!
Эх, одевался я с иголочки в одежи модные!
Ой, и курилася же травка коноплянская…
Ах, нюхались снежно-кайфовые всё порошки…
А как я покупал отборных-от девиц веселых!
И делал с ними всё, чего захочется…
Качает головой Велесий Тихомирович,
Его не радуют такие ратны подвиги.
Спроговорит он недовольно, пословечно:
— А умный хвастает рабочими руками,
Дурак горазд же хвастать грабежом-разбоями.
Да и не вешай-ка мне за уши лапшонку,
Не пудри-скыть мозги дешевой пудрою.
А если б правду молвил — капиталец бы остался,
А если так — имел бы власти, важности чуток.
Знать, не научен ловко-дельно ты своей пруфессии!
А кто умен обхаживать законов закоулочки,
Тот опосля парит высо-о-ко — не достанешь…
А ты у бабушек несчастных отымал ведь гроши,
Во магазинах со прилавочков ты подбирал копейки,
Ходил ты злой-презлой не емши и не пимши.
А и сидел же ты по дельцу-то чиховому!
Уж не за ту ль обнакновенну банку-то варения?
Как у того у Игоря ещё Всеславьева
На те слова ретивó сердце застучалосе,
Как молодецка кровушка она да разгонялася,
А пуще прежнего головушка вскружилася.
Ему как стало-то за страшную обидушку,
Ему ведь стало за смертельно издевательство.
Он брал вдруг со стола ой вострый ножичек.
Как тут Велесий Тихомирович не испужалси,
Он брал-то со стола ой востру вилочку.
Они вставали, выходили из-за кухонного столика.
Как тут Иванище, Усоньша ужаснулися.
Усоньша да Федотовна задержит муженька свово,
Иванище Путеевич хватает другу рученьки —
Ка бы злодейства тута не свершилося.
Они же их давай нунь уговаривать,
Они-то их давай же успокаивать,
Устраивать быстрёхонько да мировую,
И отымали да у ных оружья-нержавеечки.
Скорым-скорó да наливали во рюмашечки,
Скорым-скоро да чокались-дружилися.
Спокойно говорит Велесий Тихомирович:
— А мы-тко зде работаем непокладая рук,
Мы строим и торгуем, покупаем, продаем,
Людей устраивам-скыть на хорошие места.
Уж мы даем покушати и прокормитися
А тым большим да малым семьюшкам.
А кто-скыть да работать не умеети,
Того ли трудно научить? Былó б желание!
Тебя, как вижу, тянет на дела-то мокрые
Доказывать свою тоску пусканием кишочиков,
И не своих кишков, желаннее — чужих.
А не твоё ли зде старание — пустить кровинушку?
А не свою кровинушку — чужую, будто вражеску!
Ещё проговорит Усоньша да Федотовна,
Как скажет она словом-предсказанием:
— И право-то, ты славный Игорь свет Всеславьевич!
А ка бы ни было, а лучше начинать те заново.
Ведь не идти же снова воровать и грабить-то…
Коль скоро у тебя есть интерес к органике,
Коль ты мечтаешь посмотреть на человечьи внутрести,
А й вот тебе совет: ступай во медицинское училище.
Учись полезну делу — помогать людишкам-то.
Оно всё лучше, чем со ножичком бросатися,
Оно заманчивей, чем по темницам сиживать.
Учись-ка той пруфессии мудрёненькой,
Коротку ту ли жизнь да продлевай далече,
Себе и всем земныим существам.
И вот они поели и попили,
Поговорили на различны темы,
А нетушки веселья, нет пирушки-радости.
Хотела-от Усоньша да Федотовна,
Она, хозяюшка, включити озорную музычку,
Да останавливал её Иванище Путеевич —
На стеночке ковровой увидал гитарочку.
Воспроговорит он бойким голосом:
— Уж вы давайте-ка вы мне вон ту гитарочку,
Гитарочку любезну семиструнную.
Она висит у вас да на ковристой стеночке,
Висит-от одинокая, пылинку собирает.
Уж я спою-ка песню грустную, унылую,
А ту ли песенку родимую-любимую.
Спроговорит Велесий Тихомирович:
— А не пой-ка ты нам песенки унылой,
А ты спой-ка ты нам песенки веселой.
А как унылую-слезливу песню буде пети —
Сорвешь-скыть голос, а тем паче надорвешьси.
Проговорит Усоньша да Федотовна:
— А мы знаем твои песенки всё томные,
Они тревожат сердце, грусть наводят,
А и приводят за собою пасмурную осень…
Как тут ещё он Игорь свет Всеславьевич,
Молчком ко стеночке подходит он,
Снимает борзонько гитарочку,
Подносит ю Иванище Путееву.
Уж как берет во ручки белые Иванище Путеевич
Гитару семиструнную, как запевает он любимую: