Джон Фридман - Танцевать, не умирая

ЕЛЕНА. Не знаю, правда ли, что мама довела папу до самоубийства?.. Может быть. Бедная мама! Она поставила жирную точку. Её главенство было неоспоримо. Дом она взвалила на свои плечи. Она держала под контролем наши жизни. Папочке просто не давала дышать. Она точно знала, чего хочет. И всегда была права. Папа не мог принимать спасительные для него решения. Ласковый нежный человек… Мама делала всё, что должна была делать. Когда они ехали в машине, она не давала ему повернуть налево, если этого хотел он. Даже если она сама хотела того же. Если он хотел повернуть налево, мама настаивала на правом повороте. Настаивала до того, пока он не поворачивал направо. Так они катались по всему городу, не способные доехать до цели. Ну не бред ли? В какой-то момент её тотальный захват стал очевиден. Мы не могли дышать без того, чтобы она не указала — как это делается. ( Пауза .) Что мне делать? Так хочется, чтобы кто-нибудь подсказал, что же мне делать?

ВИКТОР. Что мне делать? Я с ней разговариваю, но — как об стену горох. Я говорю: чёрное, она говорит: белое. Я говорю: чёрное, она говорит: белое. Я говорю: чёрное, она говорит: белое. Я говорю: чёрное, она говорит: белое. Я говорю: чёрное, она говорит: белое. Я говорю: чёрное, она говорит: белое. Я говорю: чёрное, она говорит: белое. Никак не могу пробить эту стену.

ЕЛЕНА. Мама всегда говорила, что вот — вот взлетит. Что она на грани. Что это может произойти в любой момент. Ещё немного, чуть — чуть, и через долю секунды она оторвётся от пола. Мурашки бежали по коже, тяжесть тела скапливалась внутри неё. Она чётко ощущала, что, когда в этот центр притечёт весь её вес, — она сможет контролировать себя до такой степени, что взлететь не составит никакого труда. Вот как просто и легко. Пу-у! — и её нет. У самой черты, на краю, ей всего-то нужно собрать себя для последнего прыжка. Она была уверена, что сможет! Я была маленькой девочкой тогда.

ВИКТОР. Не вздумай говорить с ней о родителях. Не стоит. Зачем нарушать свой душевный покой? То есть, можно сказать: «Звонила твоя мама», или «Твой отец уже купил хлеба». Но не пытайся делать выводы. Не пытайся что-то уточнить. Не задавай наводящих вопросов. Это запрещено. О самом существенном — молчок! Ты не в курсе — разговор окончен.

ЕЛЕНА. Удивительно, как несказанно красива была моя мама в молодости! Она и до сих пор несказанно красива. Кто может подумать, что ей за шестьдесят?! Палец в рот не клади. Она постоянно всех укоряет своей энергией. «Я могу оббежать вокруг вас, дохляков, тысячу раз, пока вы доползёте до своих нор», — так она говорит. Ещё она говорит: «Я старше… этой, как её?.. ну, что напротив…на пятнадцать лет, а она в сравнении со мной — труп. Ты только посмотри на мои ноги!» Она закатывает свою юбку до бедра и выставляет ногу словно стрелу. «Я держу себя в великолепной форме. Как будто возраст имеет значение?! Фи! — я даже не знаю, сколько мне лет!» Моя мама удивительна!

ВИКТОР. В детстве она хотела стать балериной. Себя она представляет так: лёгкая, миниатюрная, подвижная. Она видит себя летящей по воздуху, элегантно застывшей в прыжке… Или то, как она крутит пируэты. Или грациозный танец рук… Её мать обожает Майю Плисецкую. Всегда, когда возможно, бегает на выступления Майи Плисецкой. Так было испокон веков. Это семейный бзик — Майя Плисецкая. Она брала уроки балета с шестилетнего возраста. И педагог была в восторге от неё. В один прекрасный день её мать заехала за ней, чтобы отвезти домой. Одного взгляда на мамочку оказалось достаточно, чтобы преподаватель сказала девочке: «Вон отсюда! Чтобы ноги твоей здесь больше не было!» И добавила матери: «Вы зря тратите моё время».

ЕЛЕНА. Такое впечатление, что всякий раз, когда я хочу сказать что-либо важное, мне это не удаётся. А если и удаётся, то выходят какие-то крохи. Как правило, удаётся высказать самое пустяшное из того, что мне хотелось. Слова мои ущербны. Я постоянно делаю людям больно. Мама сердится. Виктор взрывается. Но это неправильная реакция. Я хочу только одного: внимания. Я хочу чувствовать, что хоть кто-нибудь интересуется моими мыслями. Папа меня выслушивал. Смотрел на меня и улыбался. Чему он улыбался?.. Но в ней, в этой его улыбке было столько теплоты и успокоения!.. Я не могу ответить на вопрос: почему он покончил с собой? Никому не дано ответить на него. Как он мог сделать это? Как он посмел оставить нас с этим?

ВИКТОР. У них культ молодости. В них это бродит. В обеих. В матери и в дочери. Это идол, которому они поклоняются. Он ревностен и гневлив.