Александр Червинский - Счастье моё

ВИКТОРИЯ.Спасибо, милый Сенечка!

СЕМЕН.А вы смеетесь.

ВИКТОРИЯ (ласково) . Разве я смеюсь?

СЕМЕН.У вас всегда улыбка такая, как на полотне Леонардо да Винчи «Мона Лиза Джоконда». Не поймешь, то ли вам действительно со мной хорошо, как вы всё время утверждаете, то ли всё наоборот. Мне непонятно, когда вы всерьез говорите, когда шутите…

ВИКТОРИЯ.Сенечка, вам это всё показалось! Я к вам очень-очень хорошо отношусь!

СЕМЕН.А мне кажется, что вы меня всё время дразните. Все время ждете от меня какой-нибудь глупости, что ли? За дурака меня принимаете?

ВИКТОРИЯ.Да что вы, Сенечка!

СЕМЕН.Что вы про меня знаете? Ходил с Анютой, теперь вроде кинулся на вас – вот все, что вы знаете. А у меня шестеро братьев и сестер. Живут они очень средне. Вся надежда на меня. А тут мне представился случай блестящей карьеры. Я и стараюсь ради них. Торговому представителю за рубежом рекомендуется иметь жену… Иначе не положено. Я видел в Анюте идеальный вариант. А сегодня всё рухнуло. Скажу вам честно, Вика: когда я к вам сейчас вернулся, я думал – завью горе веревочкой. Передохну. Буду как все. Но теперь, Вика, я вижу, что так не могу. Я не понимаю, как это у ребят получается с первой встречной… Вы – первая встречная, но вы мне глубоко интересны, и я чувствую к вам человеческую близость… Вы меня понимаете?

ВИКТОРИЯ.Спасибо, Сенечка.

СЕМЕН.Опять вы так улыбаетесь…

ВИКТОРИЯ.Я не так улыбаюсь!

СЕМЕН.Ладно, улыбайтесь как хотите. У вас патефон есть?

ВИКТОРИЯ.Нет.

СЕМЕН.Жалко. Потанцевали бы.

ВИКТОРИЯ.В ботаническом кабинете?

СЕМЕН.Хотя бы.

ВИКТОРИЯ.Погодите! Вот что у меня есть… (Нагнулась, улегшись щекой на колени Семена, и достала из своей тумбочки патефонную пластинку, карандаш и бумажный фунтик с иголкой, привязанной ниткой к острию.) Это я отняла у учащихся на уроке. (Уперла карандаш с надетой на него пластинкой в тумбочку и приложила к пластинке иголку.) Видите, если крутить…

И Семен услышал тихую музыку. Это было танго, то самое, которое она напевала, когда они шли к школе: «Счастье мое, ты всегда и повсюду со мной…»

Представляете, Сенечка: дети крутят пластинку на уроке, я слышу, ищу, а музыка уплывает, уплывает от меня – я уже решила, что спятила, а это они под партами её друг другу передавали. Один крутит, другой иголку держит. А я с ума схожу.

СЕМЕН.Издеваются, черти!

ВИКТОРИЯ.Ну что вы! Это они шутят! Они же меня за свою держат. Я детдомовская. Я их понимаю. Не до них было – война. Вот они и ругаются как извозчики, всё ломают, пачкают… Что они делают в туалетах – страшно себе представить…

СЕМЕН.Потолок гадят?

ВИКТОРИЯ.Гадят, Сенечка. Но для меня это только хорошо. Мне и тут повезло. Я с комендантом договорилась убирать в школе – для дополнительного заработка…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА.Но я об этом не знаю.

ВИКТОРИЯ.Для меня чем больше работы – тем интереснее материально. И я обожаю наводить чистоту.

СЕМЕН (вспомнил вдруг с мальчишеским удовольствием) . Я училке раз в сумку марганцовку с глицерином подложил. Чуть на фиг не сжег…

ВИКТОРИЯ.А у нас на прошлой неделе бросили в пролет лестницы пожарный шланг. А внизу случайно оказалась англичанка. Теперь она в больнице. Никто не виноват, все так устали, озлоблены… Но подумайте, Сенечка, ведь пройдет немного лет, из этих противных мальчишек вырастут хорошие-хорошие наши люди.

СЕМЕН.Опять шутите?

ВИКТОРИЯ.Нет, Сеня, на этот раз очень-очень серьезно. Школа – это моё призвание. Я эту школу преображу. Вы увидите, какая она будет!

СЕМЕН.Она никогда другой не будет.

ВИКТОРИЯ.Будет, потому что это моя мечта. А мне всегда везет. И главное, раз мы победили фашистов, мы теперь будем побеждать всегда-всегда…

СЕМЕН.Вот это вы отлично сказали.

ВИКТОРИЯ.Сеня, давайте выпьем с вами на «ты»?

СЕМЕН.С удовольствием. (Наполнил стаканы вином.)

Они выпили на брудершафт, как положено, продев руку через руку крендельком. И поцеловались.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА.Проститутка.

А потом они танцевали в темном ботаническом кабинете между пальмами. Виктория крутила пластинку на весу, упершись карандашом в «Родную речь», а другой рукой вел Викторию. Музыка была неровная: то скорее, то медленнее крутилась на карандаше пластинка, и голос тенора то густел до баса, то пищал.