Искандер Муратов - Я РИСУЮ ТВОЕ НЕБО. Роман

– Простите, Виктория Сергеевна. Вы искали меня? Суд закончился очень поздно. А еще я вот зашла в магазин, набрала детям сладостей, – попыталась оправдаться я.

– Я все знаю уже. Двенадцать лет не малый срок, но ведь могли дать от пятнадцати до двадцати. Так что будем считать, что все не так уж плохо, Ульяна, – ее голос чуть смягчился. – Самое главное, что мама жива, она есть и обязательно вернется к вам. Все остальное образуется.

– Спасибо, Виктория Сергеевна, хотя мне до сих пор тяжело, думать об этом.

– Давай сюда свои пакеты. Водителя я отпустила, придется нам идти пешочком. Я помогу тебе донести, – сказала она и взяла у меня часть пакетов. – Это все детям? – в ее вопросе чувствовалось удивление.

– Да, это сладости для Вероники, Лешки и остальным, по возможности, – кивнула я.

– Добрая ты душа, Ульяна. Я заметила это в самом начале. Ну что ж, осталось немного, и ты поедешь покорять Москву? Уговорить комиссию при Горисполкоме было сложно. Скажу откровенно, если бы не Жевнаренко, то не видать тебе в этом году мединститута, как своих ушей.

– Да, я знаю. Их семья всегда помогала нам. И мы с Леной очень крепко дружим. Да и вам спасибо, Виктория Сергеевна, – ответила я.

– Да не за что. Знаешь, почему я люблю свою работу? – неожиданно спросила она.

– Нет, – ответила я.

– Я выросла по советским меркам в благополучной семье. Отец всю жизнь работал инженером на местной фабрике, а мама – в больнице старшей медсестрой. У меня есть сестра, зовут ее Владислава. Она сейчас живет в Москве. А вот я, окончив музыкальное училище, по распределению попала в этот детский дом. Мне было всего лишь двадцать три года. Меня взяли учителем музыки. Дети тогда были совсем другие, хотя ты знаешь, каждое поколение детей – другое. Многие из моих учеников поступили в музыкальные училища, добились определенных высот. И это меня очень радует. Потом я вышла замуж и ушла в декрет. После рождения ребенка вернулась на работу, но мое место было уже занято. Тогда меня приняли старшим методистом, чуть позже я стала заведующей учебной частью, а потом и до директора доросла. Да, временами я бываю очень строгой, но в моей работе это необходимо. Только так можно сохранить порядок и воспитать достойных людей, которые займут хорошее место в жизни… С другой стороны все эти годы я задаюсь одним и тем же вопросом: почему родители оставляют своих детей? Как их сердце выдерживает это? – Виктория Сергеевна вдруг замолчала на мгновение и снова продолжила: – Вот возьми, к примеру, девочку, с которой ты дружишь, Веронику. Наверное, она тебе рассказала, что ее месячной, оставили на пороге дома малютки? Представляешь, она лежала в легком байковом одеяльце на холодных ступенях в лютый декабрьский мороз. Это хорошо, что сторож вовремя услышал ее плачь. Пролежи она еще часок, было бы обморожение и трагедия. Ее едва спасли тогда.

– Да, Вероника рассказывала мне, что ее подкинули.

– Ну вот, а обещала никому не говорить. Значит, тебе она доверяет полностью.

– И за столько лет к ней никто не приходил? – поинтересовалась я.

– К сожалению, нет, – ответила директриса. – Ко многим детям никто и никогда не приходит, это печальный факт.

– А почему ей дали фамилию Ким и назвали Вероникой?

– Если родители оставляют детей без всяких опознавательных знаков, то имя и фамилию дают в доме малютки. Ну и Веронике дали такую фамилию из-за разреза глаз, сочтя ее кореянкой, хотя она может быть и буряткой. Ведь дело-то ни в национальности, ни в имени, а в том, чтобы человек вырос достойный и не повторил ошибок своих неизвестных родителей.

– А бывают случаи, когда родители возвращаются и забирают детей обратно?

– Конечно, бывают. Все не без греха, но не все дети принимают их обратно. Обычно прощают своих родителей малыши до десяти-одиннадцати лет. Тем, кто постарше, сложно справиться с обидой. Они прекрасно понимают, что предавший один раз может сделать это снова. Как говорила одна моя выпускница: «Если мать отдала своего ребенка в чужие руки, то это беда в ее судьбе». Для меня самый страшный человек, это тот, у кого все в порядке со здоровьем, деньгами, но он все равно оставляет своего малыша на попечение государства. Поверь, страшнее нет людей.

– Почему? – спросила я.

– Потому что, у них нет сердца! А если нет сердца, значит, нет и сострадания, а если нет сострадания, то это не живой человек.

– Она была права, Ульяна Андреевна. Вернемся на наши места? – предложил Августов, заметив, что я потушила сигарету в пепельнице.