Артур Самари: Девочка из пустыни

– В 1902 году я окончил Московский университет и одержимый идеей служить простому народу уехал работать в одну из деревень Тверской губернии. Разумеется, мои родители не одобрили такой выбор, но переубедить сына не смогли. Они, обедневшие дворяне, считали такую работу недостойной для нашей фамилии, хотя от нее осталось лишь пыль времен. А ведь они жаждали увидеть единственного сына каким-нибудь важным чиновником, даже министром. Однако я был непреклонен, и родители отступили, хотя не сомневались, что через год сам сбегу из этой глухомани. Почти так и случилось.

В деревне меня встретили хорошо, и я весь ушел в работу. Я получал радость, видя, как дети бедняков умнеют на глазах. Даже после уроков стал задерживаться в школе. Как обычно, я занимался с отстающими учениками, проверял тетрадки и готовился к следующему уроку. В этой школе работала молоденькая уборщица по имени Евдокия. Обычно она приходила мыть полы после занятий. Иногда в пустой школе мы оказывались одни. Евдокия была общительная, и мы частенько беседовали с ней на разные темы. Я рассказывал ей об истории российских царей, чтобы просветить малообразованную девушку, а она рассказывала мне о деревенской жизни. Так мы сдружились, и я стал помогать ей – носить ведра из колодца, особенно в морозные дни.

Тогда ей шел восемнадцатый год. Ее простота и открытость тронули меня, ко всему же она была красивой, и деревенские парни давно поглядывали на нее. Однако Дуня знала себе цену и не подпускала их к себе. Это злило их. И вот однажды по деревне пошел слух, что, мол, Евдокия и молодой учитель занимаются в школе непристойными делами. И очень скоро разразился гром. Как сейчас помню, это случилось перед Пасхой. Евдокия вымыла полы, и я читал ей рассказ Мопассана, сидя рядом. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге явился ее отец. Это был мужик лет сорока, обросший, изрядно пьян, с красными глазами, лицо злое. Шатаясь, в грязных сапогах он подошел к нам. Мы медленно встали, а пьяный мужик забормотал: «Значит, вы тут вдвоем, одни. Выходит, люди болтают правду». Не успел я и рта открыть, как получил сильный удар в грудь. Я отлетел и ударился спиной об стенку. Когда мужик двинулся на меня с кулаками, испуганная Евдокия завизжала: «Папенька, не бейте учителя: он из дворян, у него важная родня в полиции, они сошлют вас на каторгу». Видимо, дочь знала слабости отца, и мужик остановился. Словом, кончилось тем, что ее отец объявил дочери: «Отныне тебе нет места в нашем доме». В слезах девушка кинулась за отцом – тот выругался матом и сильно хлопнул дверью.

Евдокия вернулась за парту и заплакала еще сильнее: «Куды мне тепереча идти?» Я чувствовал себя виноватым и не мог бросить ее в беде. Тогда предложил ей пожить у меня, пока что-нибудь не придумаем. Об этом она и слышать не хотела. Я долго уговаривал ее, а затем взял ее за руку и повел за собой. На школьном дворе было уже темно, и мы зашагали по полям, задними дворами, чтобы нас никто не заметил. К тому времени я успел полюбить ее и в душе ликовал. К счастью, я жил у одинокой старушки, которую мало занимали деревенские сплетни. Она была довольна, ведь теперь я стану платить за двоих. И старуха взяла Евдокию в свою комнату. Однако я успокоился рано. На другое утро уже вся деревня шепталась о нашем «сожительстве». Придя в школу, я сразу заметил, как мои коллеги уже остыли ко мне. И стало ясно: здесь я долго не задержусь. Но тяжелее всего пришлось Евдокии: она начала избегать сельчан, которые глядели на нее косо, словно на развратную девицу. Чтобы хоть как-то защитить ее, мы стали вместе ходить в школу и таким же путем возвращались, на виду баб и мужиков, сидевшие на лавочках возле своих изб. Уже дома мы могли легко вздохнуть. Нам не было скучно. Вечерами мы были заняты просвещением. Дело в том, что последние годы Евдокия не ходила в школу: отец-пьяница не позволил дочери учиться дальше и заставил ее работать в школе. Поэтому вечерами я учил ее грамматике, разъяснял законы физики, химии и другие предметы. Так мы еще больше полюбили друг друга.

Как и следовало ожидать, вскоре меня вызвали в губернскую управу и после недолгого разбирательства уволили за недостойное поведение. Я вернулся в деревню и рассказал Евдокии о случившемся. Девушка горько заплакала и решила, что теперь-то я брошу ее. Тогда я обнял ее, горячо поцеловал и предложил стать моей супругой.

Мы обвенчались в той же деревенской церквушки и уехали в Москву. Я привез ее домой, и, как и следовало ожидать, мои родители приняли ее довольно холодно. Это обидело меня, и мы уехали в Рязань, к моей одинокой тетушке. В Москву же вернулись через десять лет. Спустя много лет я стал понимать, как правы были мой родители, ах, молодость!