Старое и вместе с тем, почти юное лицо моего родного города – как оно поражает, открывая то новое в своём облике, что я ещё не видел, не знал, но что увидел и оценил сразу, вот так – с первого взгляда.
Ташкент! Как не любить тебя, звезда Востока?! Как не любить тебя, город моей юности?
Улицы меж тем, проведя мой путь через центр, вывели на другой конец города, на уютные, неширокие улочки с привычными, родными сердцу домиками, где за оградами, в тени раскидистых фруктовых деревьев и виноградников, в небогатых строениях живут добрые, простые люди: соседи, знакомые, друзья.
На мой звонок вышла сестрёнка Карима. Широко улыбаясь приветливой улыбкой, означающей то, что она рада видеть друга и бывшего соседа, Дильбархон жестом руки пригласила меня в дом. Здороваюсь с ней, прикладывая руку к сердцу, и она отвечает мне тем же, скороговоркой задавая привычные вопросы о здравии семьи, отца, мамы и остальных родственников. Отвечал, что всё хорошо, все живы-здоровы, желая ей и её семейству всех благ.
– А что, Карим-ака ещё не встал? – поинтересовался с удивлением.
– Встал, встал, – заверила меня Дильбар.
– Что же он не встречает старого друга?
– Да он в магазин побежал, – отвернула свой взгляд девушка.
– Странно, – засомневался я, – с каких это пор Карим стал ходить по магазинам?
Диля не ответила на мой вопрос, а попросила пройти в зал:
– Проходите, Сабир-ака, сейчас Наташа-хон выйдет и мы будем пить чай.
Дильбар попыталась выйти из комнаты, но я остановил её:
– Скажи, Дильбар-хон, тебе понравилась Наташа?
– Да, – ответила девушка просто. – Хорошо, что она будет жить теперь у нас, а то я всё одна и одна…
– А Карим?
– Брат рано утром уходит на работу, а возвращается совсем поздно…
На пороге появилась Наташа в ярком узбекском платье, и я невольно улыбнулся мысли, что это этой девочке всё к лицу. Улыбнулась и Наташа.
– Здравствуйте, Сабир Усманович. Как вы находите меня в этом одеянии?
– Прекрасно! – засмеялся ей в ответ. – Не хватает только косичек.
Девушка вопросительно посмотрела на меня и я напоминил ей:
– У москвички две косички, у узбечки – тридцать три.
– А, вы это имели в виду?! Только из моих волос вряд ли столько косичек получится.
– Ну, что вы, Наташа?! – запротестовал я. – Из ваших волос можно при желании наплести этих косичек сколько угодно. И потом, тридцать три – число несколько преувеличенное, сказанное скорее для красного словца.
И тут же сменил тему разговора:
– Как спалось на новом месте? Как вам тут, не обижал никто?
– Ну что вы?! – запротестовала Наташа. – Дильбар такая добрая… А как ваши дела, Сабир Усманович, как дома, как родители?
– Могу я попросить, Наташа, чтобы вы называли меня Сабир-ака – это всё-таки не так официально?… Мы же не на работе… Договорились?
– Хорошо, Сабир Усма… Сабир-ака.
Наташа замолкла, краем глаза наблюдая за дверью и в воздухе повисла неприятная пауза. Чтобы прервать её, я напомнил:
– Ты интересовалась, Наташа, здоровьем моих родителей? Это ничего, что я так резко перешёл на ты? Ты не против? Не обидишься?
– Нет-нет, что вы? Конечно, не обижусь, Сабир-ака.
– Вот и хорошо! – воодушевился я в ответ. – С этим вопросом покончено… А родители? Я нашёл их в здравии и душевной бодрости. Мама просто перестраховалась немного. Видимо, они очень хотели видеть меня…
Наш разговор прервало появление Дильбархон.
– Наташа, помоги, мне, пожалуйста, накрыть дастархан (стол). – просит она, снимая с плеча поднос.
– С удовольствием, Диля.
Девушки начали расставлять на столе тарелочки с обязательным набором сопутствующих чаепитию, в каждой семье, живущей в наших краях: орешки, печёности, восточные сладости, фрукты и лепёшки. Появился и пухлый, расписанный замысловатым национальным орнаментом, фарфоровой чайник.
– Сабир-ака, – поинтересовалась Наташа, – вам наливать с уважением?
– Не обязательно, – улыбнулся ей в ответ. – Мы не у чужих людей в гостях – можно и полнее наливать… Да и потом, не слишком-то жарко: хочется погреться горяченьким.
За чаем общались только мы с Наташей, а Дильбархон немногословно предлагала кушанья, временами делая это только жестом руки или взглядом своих больших, выразительных глаз, окаймлённых густыми, длинными ресницами.
Сестрёнку Карима нельзя назвать красавицей: слишком худощава, узкое лицо, мелкие черты лица. Но глаза! Они компенсируют все недостатки, приковывая к себе внимание сразу и всё без остатка.. И уже не замечаешь ни угловатой худобы, ни чрезмерной нерешительности и скованности, ни несколько болезненной бледности, а видишь только её глаза: чёрные, бездонные, гипнотически манящие.
Читать дальше