Алексей Хома - Новый Дом

– Мама, я уже все решила! Я хочу заниматься тем, что мне нравится, а не что нравится тебе. Да и не хочу я пока никакого мужа! Мне еще рано об этом думать.

Они обе были на кухне. Кама сидела за столом, сложив руки перед собой, пока ее мать стояла над раковиной и намывала одну и ту же тарелку, не решаясь взглянуть дочери в глаза.

– Рано! Ах, ей рано! Тебе уже сколько лет! – мать начала повышать голос. – Дорогой, ты послушай что она говорит! – она повернула голову в сторону гостиной, где сидел муж, затем снова вернулась к раковине. – А дети? А внуки? Когда я увижу внуков?

– Успокойся, пожалуйста, мам…

– Не хочу я успокаиваться! Моя родная дочь уезжает за тысячи километров от меня, будет заниматься там не пойми чем, а я должна успокоиться?

Руки обхватили талию матери, голова Камы упала ей на плечо. Сердца обеих бешено бились не то от азарта ссоры, не то от страха грядущих событий. Мать убрала тарелку сушиться, уперлась руками в край раковины и заплакала.

– Все будет хорошо, – усмиряя подрагивающую нижнюю губу, говорила Кама. – Верь в меня и не бойся.

Вечером того же дня, когда мать уже уснула у себя в спальне, сжимая в кулаке детскую простыню своей единственной дочери, Кама подсела на диван в гостиной к своему отцу, смотрящему в темноте какой-то боевик. Яркие взрывы с экрана непостоянным светом обдавали контуры частично седого мужчины. Морщины на его лице создавали тени, словно накидывали строгую маску безразличного ко всему человека. Его взгляд был всецело устремлен к телевизору, и создавалось впечатление, что ничего вокруг он и не замечает. Если бы была возможность спросить его сейчас, о чем он думал в тот момент, когда его дочь робко уместилась рядом с ним, он бы ответил, что переживал не меньше своей жены за будущее их общего ребенка. Но будучи мужчиной, воспитанным в старых традициях, он должен был сохранять внешнюю холодность. Девушка обняла отца за шею и с чувством поцеловала его в колючую щеку.

– Я буду скучать, – прошептала она чуть дрогнувшим голосом. Сердце отца кольнуло, но он лишь приобнял ее одной рукой за талию. Они просидели вместе перед телевизором, пока оба не начали клевать носом.

2

3007 год. «Демократия-5».

Аккуратный мазок кисти по шершавому холсту оставил на нем изящную линию. Еще один – и вот уже появились абстрактные очертания будущей картины. Спустя всего полчаса вся предоставленная палитра цветов была разлита по полотну, почти хорошо изображая тихую деревеньку на склоне холма.

– Талантливый человек талантлив во всем, – сказала женщина средних лет, проходя мимо Камы, доводящей картину до личного эталона совершенства.

– Спасибо, – улыбнулась девушка в ответ, – но эта работа не стоит комплиментов.

– Любое проявление творчества уже само по себе достойно комплимента, – женщина погладила Каму по плечу и удалилась к своему рабочему месту в окошке приема готовых картин.

«Комната сублимации» – это то место, где каждый желающий без помех для других и для работы корабля может выразить себя, излить свои эмоции в искусство, тем самым сбавив глубокое чувственное напряжение. Местные поэты, художники, музыканты – словом, все приходят сюда в минуты грусти или жажды самореализации за пределами своей специальности. Иногда это место даже прописывается медицинским персоналом для тех членов экипажа, что подвержены депрессии.

Комната, хоть она так и называется, больше похожа на огромную овальную залу с высокими потолками. Вдоль стен располагались металлические столы с письменными принадлежностями и простенькими компьютерами. По всему помещению были раскиданы широкие шкафы с бумажными книгами и расходными материалами для изобразительного искусства, создавая огромное множество небольших извилистых коридоров. В дальнем углу находилось огороженное прозрачными звукоизоляционными стенами пространство для музыкантов, обеспеченное инструментами и средствами звукозаписи. Местами в «Комнате сублимации» народ сходился вокруг очередного поэта, решившего декларировать свои стихи. И абсолютно везде – хоть на книжных полках, хоть посреди проходов – художники мажут краской окружение, разбрызгивая цветастую радугу агрессивными движениями.

Оценивая свою работу после доведения ее до ума, Кама вдруг заметила одинокого паренька, сидящего на полу между книжными шкафами. Он сидел вдалеке, и если бы Кама не прищурила глаза, чтобы лучше рассмотреть детали на своем рисунке, она бы так и не увидела этого юношу, спрятавшегося за ее полотном. Сдав свою работу на хранение щедрой на комплименты женщине, Кама решила составить молодому человеку компанию. «Нам всем здесь бывает одиноко».