Александр Захаров - Главное… Жизнь… «THE MAIN THING… A LIFE…»

Он не знал (а может и не замечал), что за внешностью ангела скрывается абсолютное зло. От безысходности в тот день моя будущая мать пошла прочь от дома в слезах. Она не ожидала от родителей такой реакции на свою откровенность, и для нее это был реальный удар. Был уже почти вечер. Неким чудесным образом она направилась именно в ту сторону, где находился дом отца. Он тогда жил со своими родителями в барачной коммуналке, а в тот день был на дне рождения у своего друга. И вот, подходя к дому, он увидел ее в слезах, идущую навстречу. Далее отец всегда прерывался. Он так и не договорил ни разу, что же он сделал дальше и как они поженились. Да и неизвестно, была ли у них любовь. Или ей некуда было деваться, или она просто опять манипулировала.

О свадьбе мне лишь известно, что она состоялась через шесть месяцев после их знакомства, и что фактически прервалась из-за сердечного приступа дедушки со стороны отца. Через месяц мой дедушка умер, ему был всего шестьдесят один год. Он был против свадьбы, но отца остановить не мог. Бабушка продержалась еще полгода, но потеря дедушки очень сильно на нее повлияла. У нее развился рак печени, и умерла она буквально за неделю в страшных муках.

После смерти дедушки, отец устроился на работу на тот самый завод. Знаний, которые передал дедушка, ему было достаточно. Среднего образования, законченного на тройки, тоже. Так они и стали жить. После смерти родителей их зачем-то переселили в другой барак, откуда потом они перебрались в свой дом в деревне. Более мне ничего не известно о жизни своих родителей.

Ах, да… Забыла еще рассказать о моей бабушке со стороны мамы. Ее я впервые увидела в пять лет, когда они с матерью кое-как примирились, дедушка к тому времени уже умер.

Она любила все делать строго по собственным правилам. У нее был свой дом и пристройки. Она была любительницей садоводства и огородничества, а также держала немного скотины. Бесспорно, на ее столе и в запасах всегда были свежие продукты, соления и прочее. Но в ее доме ни шагу нельзя было ступить без соблюдения правил. Как в лагере. Здесь все было строго по расписанию, а потому не оставалось лишней минуты на игры и развлечения. Мало того, если ты не успевал поесть в определенный срок, остатки еды отнимались. Бабушка все знала лучше остальных. Про таких сейчас говорят: «гестапо в юбке». А еще она заставляла меня одеваться в некрасивое сиреневое платьице с цветочками, в котором я выглядела как привидение. Честно говоря, мне больше нравились розовая кофточка и белая юбка, купленные папой. Вообще все, что мне покупал папа, я берегла до сумасбродства, любила носить, но берегла. Вещи, которые покупала мать, были хороши, но если я их изнашивала или рвала, я так или иначе получала нагоняй, так что не было смысла над ними трепетать. Все равно ведь это то, единственное, от чего мать получала удовольствие.

Если я не слушалась, бабушка запирала меня в комнате, где была лишь кровать и тумбочка, а на тумбочке графин с водой и кусочек хлеба. В этой комнате она все время хотела затеять ремонт, но дальше ободранных стен дело так и не двигалось. За серьезную провинность она запирала меня там на весь день и почти не кормила. Если я вылезала через окно, она секла меня розгами, как скотину. Много детских слез повидала эта комната. Она была как склеп. Окна в ней редко бывали открыты – чаще их прикрывали ставни, из-под которых днем в комнату проникал свет.

Я очень не любила к ней ездить. Она, конечно, не кричала, как мать, но вела себя как самый настоящий тиран.

В общем, не могу сказать, что семья у нас была дружная.

Но это было еще более-менее похоже на жизнь, по сравнению с тем, что стало дальше. Ибо немного позже родился мой брат – Сергей.

Мне исполнилось пять лет, когда родился Сережа. Отцовское внимание больше перешло к нему. Он ухаживал за сыном, как мне тогда казалось, лучше, чем за мной в его годы. Тогда он стал получать чуть больше денег, не знаю точно, как и где, но после 1991 года у него был период взлета. Он покупал брату больше игрушек и сладостей, чем мне, тратя на них иногда последние деньги. Я, конечно, ревновала (стандартная детская ревность), и иной раз даже думала, как бы навредить братику. Но всякий раз, когда я хотела напакостить, меня останавливала безумная злость матери по отношению к отцу и, в особенности, к маленькому Сереже.

Я не понимала почему, но она ненавидела Сережу всем своим естеством, даже больше, чем отца за его нехватку денег, и, может быть, доброту. Лишь позднее мне стало ясно, в чем, собственно, таился секрет ее ненависти.