Марго Эрванд - Бремя любви

Мама догнала меня у двери в спальню, и мы вместе влетели в комнату. Полина сидела на полу возле стены, и лицо ее было все в слезах. Она плакала и кричала от боли, хватаясь за голову руками. Я подбежала к ней и прижала к груди, словно там, в недрах моего тела, все еще теплился аромат молока, который успокаивал ее в младенчестве.

– Все, все, моя девочка. Все хорошо, ничего страшного не случилось, – шептала я, раскачиваясь вместе с ней из стороны в сторону. Но Полина продолжала заливаться криком, даже не пытаясь обнять меня в ответ.

Мама подошла и села рядом. Она гладила Полину по спине, а сама не сводила глаз с Виталика. Он увлеченно отправлял паровозик в очередное смертельное пике, в то время как его сестра сидела рядом с ним и надрывалась от плача. Это было странно.

– Виталик, а что случилось? – поинтересовалась мама, перехватив его взгляд. Он пустил железный состав вперед по крутой петле рельс. – Почему Поля плачет?

Ее вопрос потерялся в очередном громком всхлипывании Полины, но я была уверена, он его услышал. Он опустил голову. Паровозик вошел в петлю и с грохотом разлетелся на части. Это событие привлекло внимание всех. Полина оторвалась от моей груди и, все еще продолжая всхлипывать, с улыбкой посмотрела на очередное крушение. А я с ужасом заметила у нее на голове ссадину, из которой тонкой струйкой сочилась кровь.

– Виталик, что случилось? – повторила свой вопрос мама.

– Сильно болит, солнышко? Как ты так ударилась? – причитала я, рассматривая ее голову.

Ссадина была неглубокой, и кровь уже свернулась в уголках ранки, но мне все равно было страшно. Умом я понимала, что ей ничего не угрожает, и это не первая и, увы, скорее всего не последняя ее травма, но сердце отказывалось это принимать. Я чувствовала, как паника и страх пульсируют у меня в ушах. Я крепко обняла ее, не желая больше отпускать во внешний мир, где ее на каждом углу поджидала опасность. Кто бы мог подумать, что даже дома, играя с паровозиком, она может так удариться головой. А как это вообще могло случиться?

– Он-на х-хотела за-абрать па-аровоз-зик. А-а он м-мой! М-моя оч-чередь.

– Что ты сделал? – заорала я, вскакивая с дочкой на руках. – Ты что, сдурел? Она головой ударилась! Головой! А что, если бы это была не просто ссадина? Ты меня слышишь?

Виталик продолжал сидеть на полу. Он втянул голову в плечи, сильно выгнув и без того кривую спину. И в такой позе он пятился назад, пока не уперся в спинку кровати. Мама продолжала сидеть на полу. У нее в руках был тот самый злополучный паровозик. Теперь он вращался между ее пальцев.

– Я-я-я.

– Что – я? Я с тобой разговариваю! Ты видишь, что ты наделал? Посмотри, какая у нее рана! У нее кровь идет! Она плакала, а ты просто сидел и играл! Как это понимать? Я тебя спрашиваю? Она же твоя сестра!

– Мам, не надо, – шмыгая носом, попросила Полина. – Он не хотел меня обижать, я сама виновата.

– Что значит – сама виновата?

– Я хотела перехитрить. Его очередь была пускать паровозик, а я жадничала.

– Даже если так, ты не должен был ее толкать, ты слышишь?

Виталик смотрел на меня исподлобья, и я видела, как трясутся его руки. Мне стало стыдно. Что я за мать? Он такой же мой ребенок, а что сделала я? Я ведь поняла, что это всего лишь царапина, тогда почему я так строга к нему? Да, он поступил нехорошо, но он же ребенок. Он же сделал это не специально. Но я испугалась… Я знаю, какой он сильный. В это сложно поверить, но несмотря на свое неидеальное тело, Виталик очень крепкий. Это понимает каждый, кто хоть раз пожимал ему руку. Его крючковатые пальцы, словно плети, переплетают твои пальцы и давят на плоть с такой силой, что ты стараешься как можно скорее избавиться от этих клещей. И в такие минуты я всегда горжусь своим сыном…

Мне снова что-то вкололи. Несколько минут мое сознание вращалось по орбитам в поисках лучшей доли. Как бы я хотела приземлиться там, где могла снова услышать ее смех и увидеть ее сияющие глаза, но вместо этого мои ноги вновь почувствовали землю. Я сидела на скамейке под открытым небом и чья-то рука наглаживала мне спину. Голова была настолько тяжелой, что мне было сложно ей шевелить. Я с силой открыла глаза. Моя девочка уже лежала на носилках, и двое санитаров несли ее к машине скорой помощи. Разряд молнии озарил это действо, сделав его еще более драматичным и зловещим. Я снова закрыла глаза, издав что-то среднее между стоном и всхлипыванием.

– Настюх, поплачь, легче станет, – оживилась женщина, что сидела рядом со мной. Ее голос показался мне знакомым. Она притянула меня к себе, и тело легко поддалось ее воле.