Александр Артёмов - Неприятные тексты

попрыгунчики скачут и превращаются впули

попрыгунчики скачут и превращаются впули

три слепышки колят дровишки

три слепышки колят дровишки

когда просыпается алмазный бык

начинается конец мира

озера серной кислоты

реки черного песка

алмазный бык

его пробуждение

это ваше возмездие

вы слышите?

беззвучную волну несет ветер.

огромную беззвучную волну несет последний ветер Дикого Запада.

беззвучная волна идет к вам, она снимет свас скальп, беззвучная волна – ваш новый парикмахер.

попрыгунчики скачут и превращаются впули

попрыгунчики скачут и превращаются впули

три слепышки колят дровишки

три слепышки колят дровишки

вы слышите?

пески пустынь приходят вдвижение,

их сдувает ветер

последний ветер

пересаживает деревья корнями вверх,

последний ветер – это ваш новый садовник.

вы слышите?

ледяной оползень из грязи движется к вам прямо сгорных хребтов.

ледяной оползень из грязи смоет ваши дома и ангары,

он – ваш новый уборщик.

попрыгунчики скачут и превращаются впули

попрыгунчики скачут и превращаются впули

три слепышки колят дровишки

три слепышки колят дровишки

тяжелая поступь

шаги четырех черных коров

и еще

ваш парикмахер

и ваш уборщик

и их беззвучные бубенцы

и никуда не деться

когда все уже началось

три слепышки колят дровишки

три слепышки колят дровишки

попрыгунчики скачут и превращаются впули

попрыгунчики скачут и превращаются впули

три слепышки колят дровишки

три слепышки колят дровишки

попрыгунчики скачут и превращаются впули

попрыгунчики скачут и превращаются впули

В конце этого монолога полумертвый Фрэнк (оказывается, он умер не до конца) слабеющей рукой наводит ствол и убивает Алмазного быка. Тело Огромного Джо падает на ветхий пол полуразрушенной таверны. Немного помучившись, умирает и Фрэнк. Тишина. Постепенно стихает ветер.

Зло самоликвидировалось. Отныне наступили времена покоя и благоденствия.

Голос. После того происшествия в таверне у Джо те четверо разбойников больше никого не грабили и не убивали, а об Алмазном быке больше никто и не вспоминал – как будто и не было его никогда. На полях всходила кукуруза, подрастал молодой скот, строились новые жилища. Если кто из стариков и заговаривал когда об Алмазном быке – то только шепотом, между собой, так чтобы их не услышали.

Да и зачем о нем говорить – когда реки чисты и полноводны, поля плодоносны, а самки домашнего скота все сплошь беременны новой жизнью. Солнце каждый день всходит на востоке и каждый день заходит на западе, закатываясь раскаленным красным шаром за горизонт водной глади. И нет на Диком Западе больше ни разбоя, ни убийств, ни грабежей, ни насилия. И даже всем известные разрушающие ветра – те, которые раньше сносили крыши домов и могли унести за собой корову или ребенка – как будто и вовсе закончились. Осталось от них лишь легкое приятное прохладное дуновение – такое же едва заметное, как воспоминание об Алмазном быке.

Игнат.

Иван.

Борис.

Глеб.

Петр.

Звук костра.

Игнат.Мы снова здесь, друзья. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Мы снова здесь. Мы молоды, друзья. Мы здесь. Мы снова молоды. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Вы слышите, друзья? Друзья. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Не правда ли – хорошая затея? Хорошая затея. Хорошая идея. Взять так – и вновь собраться вместе. Здесь, около костра. Всем вместе. Хорошая затея.

Вы слышите, друзья? Друзья. Да, наша молодость прошла. Но не ушла. Мы молоды, друзья. Когда мы вместе. Когда мы вместе все, здесь, у костра.

Мне пятьдесят. Ивану пятьдесят. Да, пятьдесят. Как есть. А уж что есть – то есть. Борису пятьдесят. И Глебу пятьдесят. И вместе – двести. Двести вместе нам. А двадцать семь только Петру. Петру, Петру – пукну рано поутру. Отцу Петра сейчас бы тоже было пятьдесят. Помнишь, Борис, помнишь, Глеб?

ОтецПетра песню одну любил. «Дурочка» – песня такая. Там слова такие есть. Подожги-ка свой дом, подожги-ка свой дом. Очень он ее петь любил. Одну только ее и знал, на гитаре играл. Отец Петра. Так вот сидим, бывало, помните, вокруг костра, а он бурчит себе под нос: подожги-ка свой дом, подожги-ка свой дом. И улыбка с лица его не сходит – странная такая. Подожги-ка свой дом, подожги-ка свой дом. Гитара одна на всех, а он если возьмет гитару – то песен в этот вечер больше и не будет. Одна только песня: подожги-ка свой дом, подожги-ка свой дом. Вот и допелся. Сидели они как-то у костра – помнишь, Иван? Помнишь, Глеб? Сидели они с матерью Петра. Тогда еще не матерью, конечно. Но сильно любили друг друга. Так вот просидели всю ночь, а к утру в палатку пошли. В палатку пошли, а костер потушить забыли. Дыши – не дыши, а костер за собой потуши – правило такое есть, всем нам известно. А тут не потушили. Ветер поднялся и угли разбросал. Так пламя и перешло – прямо на палатку, прямо на брезент. Брезент правильный материал, плохо возгораемый, а тут почему-то хорошо загорелся, вспыхнул. Мать Петра кричит: горим, спасаться надо! Сама выбежала, тянет его из палатки горящей. А он ей: «Дурочка ты!» И ни с места. И улыбка странная. То ли соображение потерял, то ли еще что-то знал. «Сгорим!» – кричит она. А он ей снова: дурочка ты, снегурочка – называл он ее так. И ни с места. Так и не вытащила его. А через девять месяцев Петр родился.