Александр Артёмов - Имена на поверке

На поверке перед строем полка командир называет имя солдата. «Пал смертью храбрых в боях за Родину», — отвечает правофланговый. Редко кто знает, что эта старинная традиция русской армии впервые началась в Тенгинском полку, в котором служил М. Ю. Лермонтов на Кавказе. Вместе с лучшими традициями русских воинов она перешла в Советские Вооруженные Силы. В минуту, когда произносятся знаменательные слова, у всех — от ветерана до новобранца — встает перед глазами образ человека, навечно внесенного в списки части. Умерший, он остается жить; незримый, он находится в строю.

Такую поверку производит и наше общество. Одна из его лучших черт — память добрых дел. Люди, посвятившие свою жизнь народу, остаются с ним; отдавшие за него жизнь воскресают и живут в его памяти. Так ожили сотни ранее безвестных героев Октябрьской революции и гражданской войны. Так оживают тысячи героев первых пятилеток и Великой Отечественной войны.

Советская поэзия заполняет сейчас белые страницы своей истории. Иные пропуски очевидны, и несправедливо забытые места легко поддаются восстановлению. Другие носят характер больших или меньших открытий, причем ценность их часто определяется не только литературными мерками. Так, в стихах, письмах, заметках Сергея Чекмарева мы услышали голос поколения первой пятилетки, так, в лирической исповеди молодых поэтов, погибших на фронтах сороковых годов, мы ощущаем дыхание жизни, которой жили их сверстники.

Публикуемый сборник — часть этой исповеди. В нем собраны стихи более чем двадцати поэтов. Большинство из них не увидело при жизни ни одной своей напечатанной строки. По-разному складывались их биографии, но трагически-светлый конец их одинаков. В финских снегах и в окопах Новороссийска, на полях Подмосковья и в блокаде Ленинграда, на берегах Волги и Дона — на всех фронтах Великой Отечественной войны раскиданы их могилы. Почти все они пали прямо на поле боя, а те, кого тяжелые раны заставили выпустить оружие из рук, встретили смерть на госпитальной койке. Лыжники и моряки, пехотинцы и летчики, саперы и партизаны, они выполнили до конца свой долг перед Родиной, сложив свои смелые головы в смертельной схватке с ее врагами.

Сверстники и товарищи по поколению хорошо помнят их такими, какими они уходили от нас: молодыми, сильными, жизнелюбивыми. Не похожие друг на друга в частностях, они были схожи друг с другом в общем. Честнейшие из чистых, они оказались смелейшими из смелых. В стихах они разнились между собой. У каждого были свои учителя, но общим их учителем была советская действительность. Для нас сейчас важно определить то, что объединяло их всех, помимо почерков и дарований, под единым знаменем поколения.

Главным для всех них было ощущение надвигающейся войны с фашизмом. Вся страна приводила себя в мобилизационную готовность, и молодежь конца тридцатых годов знала, что ей придется стать основной ударной силой в этой смертельной схватке. Внутренне она опиралась на огромный опыт, накопленный партией и народом, на опыт своих отцов. Романтика революционного подполья и гражданской войны снова заставляли биться сердца и тревожить воображение. Михаил Кульчицкий пишет в эти годы поэму о России, где лейтмотивом звучат строки:

Павел Коган с горькой гордостью говорит о «мальчиках невиданной революции». Александр Артемов пишет о большевистском подполье Владивостока. Валентин Шульчев посвящает свои стихи Котовскому.

Революционные традиции властно владеют думами поколения. Захватывая ближайшие по времени события, они в сознании молодежи продолжаются в героике коллективизации и подвигах первых пятилеток. Леонид Вилкомир — один из энтузиастов великой стройки — искренне тогда писал, что «лучшего я времени не знаю, по силе чувства равного тому». Молодежь, «согревавшаяся лишь жаркими беседами» и «одевавшаяся папиросным дымом», шла на любые лишения во имя будущего Завтра и в этом находила свое счастье.

Непреодолимо и настойчиво звучит в творчестве поэтов тех лет одна постоянная нота. Образно говоря, это мотив первых тактов «Интернационала». Она слышится в стихах Павла Когана и Михаила Кульчицкого. Явственно звучит она в творчестве всех поэтов книги. Георгий Корешов пишет свое «Чудо-плавание», где мечтает о том времени, когда все гавани будут родными и «чужих не будет берегов». Леонид Шершер посвящает свои строки юным героиням испанской трагедии. Виктор Троицкий, резко отъединяя немецкий фашизм от немецкой культуры, пишет стихи о гейновской Лорелее, ему вторит Николай Овсянников. Чувства советского патриотизма и международного братства трудящихся неразрывно сливаются в едином мироощущении поколений.