Василий Аксенов - Всегда в продаже

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. A-a, вы про те вышки…

Кисточкин и Светлана в затемненной студии Буркалло то бурно, то размеренно занимаются любовью.

СВЕТЛАНА. Иногда хочется немного пофилософствовать.

КИСТОЧКИН (хохочет). Валяй-валяй!

СВЕТЛАНА. Без любви так пусто в мире!

Кисточкин продолжает свое дело, задыхаясь от хохота.

СВЕТЛАНА (слегка обиженно). Почему ты смеешься? Разве ты не веришь в любовь, мой милый?

КИСТОЧКИН. Вот фетишисты проклятые! Что за дурацкое слово – любовь! Дымовая завеса для импотентов. Нет никакой любви!

СВЕТЛАНА. Что же такое мы сейчас делаем?

КИСТОЧКИН. Половой акт.

СВЕТЛАНА. Неправда!

КИСТОЧКИН. Светка, не смеши!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (вскакивает). О, подлюга! Фраер! Подонок!

КИСТОЧКИН (Треуголъникову, издевательски). Вскочил! Вот ты-то и есть самый настоящий импотент. Вспомни, что было в юности, как ты влюблялся в разных шлюх, а мне их приходилось драть. Ах-ах, разбитое сердце! Мрачный романтик. Сопля! Платоник!

Они сходятся на середине сцены.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Это ты настоящий кастрат! В тебе нет ничего мужского!

КИСТОЧКИН (издевательски). А ты спроси у нее! (Показывает в темный угол, где лежит Светлана.)

Оттуда доносятся стоны оргазма.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (тихо). Мне кажется, что ты завидовал мне всю жизнь.

КИСТОЧКИН. Я? Тебе? Жалкий неудачник!

АБРОСКИН. Треугольников!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (спокойно). Да, профессор. (Возвращается к кровати.)

Кисточкин тоже отходит в свой угол.

АБРОСКИН. Чего вы вскочили?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Так, что-то не сидится. (Садится в кресло.)

КИСТОЧКИН (перегибается через Светлану, вытаскивает из-под кровати телефон, набирает номер). Алло! Кто у телефона?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (снимает трубку). Да. Это Треугольников.

КИСТОЧКИН. Петя, это Женя. Ну, как там? Ничего импортного не нужно?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Нет, все в порядке. Ему лучше. (Кладет трубку.)

КИСТОЧКИН. Вот и хорошо, что ничего не нужно. (Тоже кладет трубку.)

АБРОСКИН. А все-таки что вы здесь делаете?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я еду в отпуск, в Коктебель, а здесь мне надо было рассчитаться с одним дружком.

АБРОСКИН. Как вы хотели рассчитаться?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ну, знаете, как водится: с приветом портрету и гуд бай…

АБРОСКИН. Он сильнее вас.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Когда-то боксировали на равных.

АБРОСКИН. Вы беззащитны, а он… Вы помните, как он говорил – бронированный индивидуум. Мы, зятек, по его терминологии, примитивные человеческие существа… с элементами вырождения.

ГОЛОС КИСТОЧКИНА. Конечно, вырожденцы!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Мне не очень-то легко так на него смотреть. Мы с ним учились в университете… Понимаете, мы вместе ходили по бульварам, руки в брюки, поднятый воротник, солнцем полна голова… Естественно, все к чертям отметали и мечтали о другом… Потом меня выгнали из университета.

АБРОСКИН. А он?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Он удержался. Больше того, он начал бурно прогрессировать.

ГОЛОС КИСТОЧКИНА. Завидуешь?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Вот, понимаете, профессор, он, видно, думает, что вся моя неприязнь к нему от черной зависти. А я ведь любил его. Знаете, он обладает удивительной способностью влюблять в себя людей.

АБРОСКИН. В самом деле, вы ему не завидуете? Даже сейчас, когда он там…

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я вообще никому не завидую.

АБРОСКИН. А я завидую вам.

ГОЛОС КИСТОЧКИНА. Собрались два шизофреника!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. У меня очень много времени для размышлений. Я странную жизнь веду там. Вечером маленькое окошечко упирается в темную сопку, а там только огонек метеостанции и больше ничего. Мне даже не верится, что люди в мире могут жить иначе, что где-то есть футбол и огромные города, что где-то толпы людей кричат и бурлят, что в Африке, скажем, идет стрельба, а рейд Сингапура забит торговыми судами… Мне кажется, что во всем мире люди тихо добывают золото, а по вечерам смотрят в маленькие окошечки на темные сопки. Мне кажется, что весь мир населен печальными и небогатыми добытчиками золота вроде меня.

АБРОСКИН (взволнованно). Слушайте, зять, жизнь ваша будет нелегка.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (вздрогнув). Почему же? Мне хорошо живется.

АБРОСКИН. Послушайте, я хочу понять… О чем вы там думаете?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ну, скажем, о своей юности. Как мы стояли с этим моим дружком на Ленинских горах, не то что Герцен и Огарев, но похоже, только, конечно, никаких клятв, суровые современные молодые люди… Я думаю о юности – даром она прошла или нет?