Петр Альшевский - Иерусалимский синдром

Мария. Вполне гуманно.

Иосиф. Гибель чувства гуманна?! Я не ослышался?! Не ожидал от тебя такого…

Мария. Ну, сам посуди – если чувство умирает, лошади будет в сто крат легче, чем если бы оно осталось в живых, мучая и грызя ее изнутри. Хозяина же этим все равно не вернуть.

Иосиф. Чувство не приемлет рационального подхода! В этом вся его суть… Ты хочешь есть?

Мария. Смотря чего.

Иосиф. Когда хотят есть, на деталях не зацикливаются. Хватают что попало и, оглядевшись по сторонам, забиваются в темный угол – чтобы никого не смущать своим одержимым чавканием.

Мария. Есть что попало, я не хочу. Но чего-нибудь вкусного я бы съела.

Иосиф. Яблоки подойдут?

Мария. Ты сказал, яблоки? Это допустимо, но с оговорками – видишь ли, я предпочитаю сладкие…

Иосиф. Я попрошу сладких! Тут рядом есть киоск, где торгуют в числе всего прочего и приличными яблоками. Тебе сколько купить?

Мария. Если большое, то одно.

Иосиф. Большое – одно. Я запомнил. А если они маленькие? Маленьких сколько?

Мария. Тоже одно.

Иосиф. Ты, Маша, как знаешь, но я бы взял тебе парочку.

Мария. Не люблю четных цифр.

Иосиф. Как знаешь. (встает) Я быстро. Не хочу надолго оставлять тебя одной. Час сейчас поздний, мало ли что.

Иосиф уходит. Мария смотрит по сторонам и задерживает взгляд на Павле с Петром. Отвести его куда-нибудь в сторону не спешит, заинтересованно нагибает голову, ее глаза принимают все более осмысленное состояние, наконец, она поднимается с места и подходит к партнерам в упор.

Павел. Она нас не видит.

Петр. Не видит.

Павел. Однозначно не видит. Не видит, нет… А чего она тогда на нас смотрит?

Петр. Почему на нас? По-твоему, кроме как на нас, ей и посмотреть не на кого? Девушка смотрит за горизонт. Это вполне по-женски – они нередко лелеют огненное озеро вброд перейти.

Павел. Какой еще горизонт? Что за шутки? А? Смеешься, наверное… Она смотрит на нас.

Петр. Даже если и так, тебе-то что?

Павел. Она не может на нас смотреть. (двигает руками, крутит шеей, проверяет ее реакцию) Мы невидимые.

Петр. Все правильно, видеть нас она не может. А смотреть сколько душе угодно.

Павел. Ты мне только про душу не говори… разбираюсь, Слава Богу, я в этом.

Еще немного посмотрев на невидимых апостолов, Мария ковыляет обратно к скамейке. Садится и потерянно разглядывает костыли. Вскоре появляется Иосиф.

Иосиф. Все нормально?

Мария. Ничего, неплохо – сижу, взрослею, дегенирирую. А ты чего ждал?

Иосиф. Этого и ждал. Надеялся.

Мария. Приземленные у тебя надежды.

Иосиф. Надежда не мечта – она по земле ходит. (садится) Твое яблоко.

Мария. Спасибо тебе, добрый юноша – накормил ты инвалида, насытил его витаминами, положил на материальные потери ради совершения столь благого поступка.«Мяса куски вперемешку с вином во сне изрыгаю»… Похоже, сладкое.

Иосиф. А у меня не очень. Горчит и червивое. Выбирал, выбирал и выбрал… Как специально подсунули…

Мария. Ты бы купил себе несколько яблок – были бы неплохие шансы, что среди них и вкусное обнаружится. Берешь яблоко, надкусываешь – гадость. Берешь другое, третье – на лбу выступают капельки пота, азарт бьет ключом, перекусанные пополам черви валяются под ногами…

Иосиф. Я себе два яблока купил.

Мария. И где второе?

Иосиф. Я его по дороге съел. Так что оно не второе, а первое – второе я съел при тебе.

Мария. Ну, и как было первое? Которое не при мне, а по дороге ко мне.

Иосиф. Оно было лучше. Категорически сочнее и нежнее.

Мария. Это знак.

Иосиф. Какой знак? Пожалуйста договаривай. Не будь себе на уме, когда нить я теряю – подобная скрытность тебя не красит… Что за знак? Какой?

Мария. Мощно подталкивающий к бескомпромиссному одиночеству. Не чеши затылок, сейчас поясню – яблоко, съеденное без свидетелей было лучше по всем параметрам, так?

Иосиф. Не по всем. Когда я ел первое яблоко, я волновался за тебя, когда же второе, всего лишь плевался от горечи. Не от горечи жизни, а от горечи яблока – я готов поклясться, что когда я ел лучшее яблоко, мне было хуже.

Павел. Не клянись! Не клянись и все! Грех это!

Петр вырывает у него пульт и им же замахивается. Пока не бьет – сдерживается, но еле-еле.

Иосиф. Мне не достает мужской жесткости. Мой отец не стал бы отравлять поедание первого яблока психозом и волнением. Чем-то я в него, чем-то в маму…

Мария. А кто она?

Иосиф. Женщина.

Мария. Я это не оспариваю, но наверняка ее можно позиционировать и как-нибудь по-другому? Или исключено —женщина и женщина?